Но в то же время Эпикур чувствовал, что ещё не поздно отогнать наваждение. Для этого не нужно даже отменять прогулки к роднику, достаточно только что-то запретить себе, от чего-то наотрез отказаться. Только это нужно сделать немедленно, иначе будет поздно. И ещё, если он откажется, то, может быть, потом всю жизнь будет за это себя проклинать.
Девушка, улыбаясь, следила за его внутренней борьбой. Теперь в её взгляде Эпикур видел просьбу, обещание и даже мольбу об избавлении от одиночества.
И он решился. Чувствуя себя словно перед прыжком со скалы в воду, снял с души сжимавший её запрет, и тут же его подхватили мягкие волны невидимой реки, называвшейся Филоктимона.
— Провожу, — проговорил он и ответил улыбкой на улыбку.
— Фёкла, — крикнула Филоктимона, — пошли!
С каменной скамьи со вздохом поднялась немолодая служанка с дорожной корзиной.
Эпикур повёл спутницу по широкой тропе, уводящей направо в долину ручья. Девушка бесцеремонно зацепила его мизинец своим, и Эпикур наслаждался прикосновением чужого и в то же время родного пальца. Его мучил вопрос, который он боялся задать, — о Стратокле. Но опасение разрешилось само собой.
— Значит, ты видел меня до изгнания Диогена, когда я ещё жила с Кабанчиком? — спросила Филоктимона. — Быстро он прокис, мой жертвенный поросёнок. Ну, расскажи о себе, что молчишь?
Оказалось, несмотря на молодость, ему уже было о чём рассказать. Он говорил о Самосе, горе Афродиты, о фонтане во дворе Памфила, будильнике Платона, Ксенократе, наконец о походе к Ламии. Филоктимона внимательно слушала, иногда задавала вопросы, а когда он рассказал о взятии Рамина, она сказала: «Вот ты какой» — и разрешила взять себя под руку.
Потом тропа стала узкой, полезла на склон, обходя скалистую теснину, по которой внизу вился ручей. Эпикур шёл впереди, с беспокойством оглядываясь на спутницу и помогая ей в трудных местах. Позади, охая, плелась служанка. Наконец теснина кончилась, и они оказались на уютном цветущем лугу, приютившемся между зелёными склонами. В конце поляны под защитой старых платанов шумел источник. Вода струилась, распластавшись по серой, поросшей мохом скале, а внизу, где скала имела уступ, несколькими струями стекала в продолговатую каменную чашу и дальше по жёлобу в русло новорождённого ручья.
У источника никого не было. Плоские камни, поставленные в тени в виде стола и скамеек, напоминали об отдыхе. Но прежде чем сесть, Филоктимона высвободила из причёски ленту и привязала её к склонённой ветке дерева, увешанной множеством других приношений. Эпикур оторвал ленточку от края хитона и привязал рядом так, чтобы ленты соприкасались.
