— Что вы делаете! — крикнул один, с перекошенным лицом, в хламиде воина. — Нас разбили у Аморга! Тридцать потоплено, девять спаслись, остальные захватил Клит!
— Это он, Стратокл, виноват! — воскликнул другой. — Пока мы тут веселились, они гибли в море!
Сидевшие за столом отшатнулись от оратора, он оказался один в центре круга горожан, которые кричали ему проклятия.
Стратокл растерянно оглядывался:
— Получается, я не угадал?
— Вот он! — бесновался воин. — Два сына моих утонули, а я тут плясал из-за его обмана!
Люди подбегали, плевали Стратоклу в лицо, кто-то призывал побить его камнями. Толстяк брезгливо сморщился и с неожиданной ловкостью забрался на скамью.
— Тише, граждане! — провозгласил он. — Что, собственно, страшного приключилось с вами по моей вине? Вы провели в радости два дня, только и всего!
— К морякам, узнать подробности, — позвал кто-то, и люди, оставив оратора, пошли вниз.
Стратокл обиженно пожал плечами и спустился на землю. Было похоже, что он действительно не понимал, какое оскорбление нанёс согражданам.
В тот же вечер пришло известие о высадке македонян у Рамина. Фокион немедленно объявил о сборе войска. Утром к Диомейским воротам должны были прийти граждане моложе пятидесяти лет с оружием и продовольствием на три дня. Мис, который ещё у Ламии обзавёлся собственным вооружением, заявил, что не намерен быть в бою зрителем, и пошёл с Эпикуром в качестве не только слуги, но и воина.
Утром на площади собралось около двух тысяч ополченцев, среди которых Эпикур не увидел Софана. Они стояли, разбившись на отряды по филам. Было холодно, раннее солнце почти не грело, люди дули на руки, кутались в плащи. Фокион обошёл воинов, разбил их по родам оружия, назначил старших и велел выступать.
Колонна двинулась по грязной дороге на восток поперёк полуострова Аттики к Эгейскому морю. Они оставили слева треугольную гору Ликабет, миновали проход между Северными и Южными Гиметами и вышли на холмистую Месагейскую равнину. Фокион торопился. Несмотря на свои годы, он вёл отряд быстрым шагом почти без передышек.
Эпикур глядел на раскисшие от оттепели поля, на ворон и галок, которые стаями ходили среди молодых всходов, голые деревья, дома и ограды селений и думал, что, может быть, видит всё это в последний раз.
Вот оно, величайшее наслаждение, которое не хотят признавать Аристипп и Стратокл, просто дышать, двигаться, смотреть вокруг, ощущать на коже прикосновения сырого тёплого ветра. «Смерть для живых не существует», — говорил Диоген, и, если верить Демокриту, это так. Но у неё среди живых есть полномочные послы. Куда деться от мыслей о ней? Можно думать, что бросишь ей вызов, можно утешаться мыслью, что рано или поздно она настигнет всех, можно... А если просто не думать, если сказать: «Смерть нас не касается?» Кажется, это удачное выражение, надо запомнить...
