Свет объял Иордану, когда она вышла в центр танцевальной площадки. На ней был наряд восточной танцовщицы. Тяжелая золотая повязка прикрывала ее груди, ниже которых было голое тело, на бедрах был драгоценный пояс с разноцветными кусками материи, заменявшими ей юбку. Длинные золотые волосы струились по плечам из-под диадемы. Легкая шелковая вуаль прикрывала лицо, оставляя только соблазнительные глаза Иорданы. Она подняла над головой руки и остановилась на мгновение, позируя.
Карьяж отчетливо услышал, как у ливанца перехватило дыхание. Иордана никогда еще не выглядела такой прекрасной. Об этом кричала каждая линия ее великолепного тела. Она начала медленно раскачиваться под музыку. Сначала она кастаньетами отбивала ритм, а затем начала танцевать. В свое время Карьяж видел много исполнительниц танца живота. Его семья была родом с Ближнего Востока и он был с детства знаком с этими танцами. Но никогда ему не доводилось присутствовать при столь совершенном исполнении.
Оно представляло собой апофеоз сексуальности. Каждое ее движение вызывало воспоминания о женщинах, которых он знал, так как ее танец был преисполнен эротики. Невольно он отвел от нее глаза и бросил взгляд по другую сторону палубы.
Все чувствовали то же самое, мужчины и женщины; их страсть, их ненасытность выражались в том, как они следили за танцовщицей. Все, кроме Бадра.
Он стоял, молча наблюдая за каждым ее движением. Но лицо его и глаза были бесстрастны. Выражение его не изменилось даже, когда она предстала перед ним, припав к его коленям. Раздались последние аккорды музыки, и она осталась сидеть у его коленей, касаясь их лбом.
Мгновение стояла тишина, а затем раздались аплодисменты. Были слышны крики «браво», смешанные с возгласами восторга по-арабски. Но Иордана не шевелилась.
Через несколько секунд Бадр наклонился к ней, взял ее руки в свои и поднял ее. Когда он повернулся к гостям, те по-прежнему аплодировали. Он поднял руку. Аплодисменты стихли.
— От имени моей жены и от своего я благодарю вас, что вы почтили нас своим присутствием в такой радостный день.
Снова раздались аплодисменты и громкие пожелания счастья в день рождения. Он переждал, пока снова не наступила тишина.
— И мне больше нечего сказать вам, кроме того, что ... стол накрыт.
По-прежнему держа ее под руку, он подвел Иордану к трапу и они стали спускаться. Остальные последовали за ними и звуки голосов, разговоры опять наполнили собой ночь.
