— Ничего. Что уж теперь.
— Ты извини.
— Ничего. Садись.
Они сели. Лэх осмотрелся. Комната была большая и сильно заставленная. Кроме многочисленных зеркал, шкафы, диваны, шведская стенка, турник. Тут еще были рояль, зеленая школьная доска на штативе, полка мини-книг, телевизор, слесарно-токарный станок, прозрачная загородка для игры в теннис и прыжков, мольберт с палитрой и кистями. Чувствовалось, хозяин проводит здесь почти все или все свое время.
Кисч побарабанил пальцами по столу.
— Вот и хозяйство. За той дверью еще зимний садик и бассейн. Тут, в общем, вся жизнь… А как ты?
— Так все… — Лэх замялся. — В целом, как я тебе писал. С деньгами постепенно становится туговато. Живем… Мобилей себе каждый год не меняю, необходимое пока есть.
— Что Рона? Не очень скучает с тех пор, как сыновья на учебе?
— Привыкла.
Помолчали, молчание сразу стало тягостным. Желтый листок концерна «Уверенность» стал перед мысленным взором Лэха. Что делать, если уж такой человек, как Кисч, стал почти заключенным, им с Роной и думать нечего о самостоятельности.
Чувствуя, что надо о чем-то говорить, он откашлялся.
— Как это тебя с головами? Или по собственному желанию?
— Ну что ты, кто пожелает? Мы тут занимались регенерацией органов. Сам-то я не биолог, электронщик, но работать пришлось с биоплазмой. Сделали такой электронный скальпель, и как-то я себя поранил — у нас же дикая свистопляска с разными облучениями. Короче говоря, выросла еще одна голова. Сначала смотрели как на эксперимент, можно было еще повернуть по-другому. А потом вдруг сразу стало поздно.
— Почему?
Кисч промолчал.
— А когда тебе приходится думать, — начал Лэх, — то есть когда думаешь — в две головы, что ли? Одновременно? Как на рояле в две руки? Вернее, в четыре.
— Зачем же в две… — Хозяин внезапно прервал себя. Его руки взметнулись к переключателю на стене, потом он неловко с отразившимся на лице усилием опустил их. — Перестань! Ну перестань же! — Руки еще раз поднялись и опустились. — Извини, Лэх, это не тебе… Так о чем мы? Нет, естественно, я не в две головы. Каждый сам по себе.
— Кто «каждый»? — Лэх чувствовал, что холодеет. — Это все же твоя голова?
— Не совсем. Голова, строго говоря, не может быть «твоей», «моей». Только «своей».
— Как? Вот у меня, например, моя голова.
— Нет. Ведь не имеется же такого тебя, который существовал бы отдельно от этой головы. Поэтому неправильно о своей голове говорить со стороны — вот эта, мол, моя.
