— Отец! Я не собираюсь работать у тебя. Не нужен мне пост вице-президента. У меня совсем другие планы.
— Неужели? И какие же?
— Я покупаю радиостанцию.
Эрих несколько секунд смотрел на сигару, затем швырнул ее через всю комнату. Полетевшие искры в двух местах прожгли ковер. Джек не поднялся, чтобы затушить пожар. Спокойно наблюдал, как отец заливает тлеющий ворс водой из кувшина.
— У тебя нет денег для покупки радиостанции, — пробурчал он. — Если ты пришел ко мне за ссудой…
— У меня есть деньги.
— Которые оставила тебе бабушка. Ты хочешь спустить их все на…
— В этом нет необходимости. Мистер Уолкотт создает корпорацию, которая купит эту станцию. Он дает Кимберли и мне часть акций и опцион на покупку новых.
— Ты собираешься работать на своего тестя? Что ты за мужчина?
— А каким я был бы мужчиной, работая на тебя?
— Ты был бы сыном основателя компании, готовящимся в должное время занять его место!
— Так вот, руководить радиостанцией я буду уже сейчас. Возможно, и другими, если с этой дела пойдут хорошо.
— Радио! Как и твой брат, ты…
— Я знаю. Luftmensch[8]. Боб, конечно, дурак, но даже он понимает, что есть занятия получше, чем сбор утиля.
— А вот герр профессор Лерер не счел эту работу ниже своего достоинства. Но… Да, я понял. Эта работа недостойна Уолкоттов из Бостона, недостойна лучшей дебютантки 1929 года. Да, это я понимаю. Эта сучка, как я полагаю, сомневается, что лос-анджелесскому каику[9] известно о таком понятии, как бостонская дебютантка.
— Ты назвал мою жену сучкой в последний раз.
— Я буду называть ее так, как мне захочется!
Джек встал:
— Прощай, отец.
Эрих вскинул подбородок.
— Мой сын… Иди трахай свою шиксу!
— Уже оттрахал. Она беременна.
Эрих пронзил его взглядом.
— Если ты сейчас выйдешь отсюда, то больше никогда не увидишь меня.
— Прощай, отец.
1
1931 год
Дом, конечно, не поражал размерами, зато радовал глаз. Добротный, старинный. Кимберли им очень гордилась. Располагался он на Каштановой улице, неподалеку от Квакер-митинг-хауз. Один из шести кирпичных домов, стоящих рядком, с общими стенами. Построили их в 1832 году две породнившиеся семьи, Хэллоуэллы и Лоуэллы, чтобы представители старших поколений могли жить рядом с младшими и приглядывать за молодежью. Столетие дождей и ветров плюс агрессивность плюща, который приходилось время от времени выдирать, смягчили суровые линии старого кирпича. А по ночам, в зеленоватом отсвете газовых фонарей, которые зажигались с двух сторон от входных дверей, дома эти выглядели очень уютными.
