«Люди большею частию стары, неловки на вид, — писал о петербургских пожарных А. Башуцкий, — но в деле их хладнокровная дерзость, непостижимый навык и самоотвержение почти превосходят всякое вероятие. Это саламандры: они по целым часам глотают дым, смрад и поломя; идут беззаботно в самое жерло огня, где свободно действуют рукавом помпы, рубят топором, ломают, растаскивают бревна; находят еще возможность нюхать табак; горят и, обливаемые водою, опять работают, доколе голос начальника насильно не вызовет их из опасности».
Пожары причиняли огромный ущерб, поэтому пожарному делу уделялось много внимания. Сам Николай I (он считал своим долгом вмешиваться во все, что касалось внешнего порядка столицы), подменяя собой брандмайора, зимой 1834 года лично учинил смотр пожарным командам города. Газеты сообщали, что «государь император изволил сделать внезапную тревогу всем пожарным командам». На пожарных каланчах были подняты сигнальные шары. Николай I, стоя на Сенатской площади с часами в руках, высчитывал, сколько минут понадобилось команде каждой части, чтобы добраться к месту сбора. Царь остался доволен. «Его величество, пройдя мимо выстроенных пожарных команд всех частей, изволил благодарить нижние чины за примерно скорое прибытие на сборное место и пожаловал по одному рублю, по фунту говядины и по чарке водки на человека».
Пожарные были сноровисты и усердны, но стремительно разраставшийся город горел все чаще и страшнее.
Горели и деревянные и каменные здания. Так, в ночь на новый 1811 год сгорел Большой (Каменный) театр. Известный актер П. А. Каратыгин, бывший тогда ребенком, рассказывает в своих записках: «Помню, как в 1810 г. 31 декабря горел Большой театр. Тогда мы уже жили окнами на улицу. В самую полночь страшный шум, крик и беготня разбудили нас. Помню, как я вскочил с постели, встал на подоконник и с ужасом смотрел на пожар, который освещал противоположный рынок и всю нашу Торговую улицу. Огромное здание пылало, как факел». К счастью, никто не пострадал. Тогдашний директор императорских театров A. Л. Нарышкин, известный остряк, доложил по-французски приехавшему на пепелище Александру I: ничего больше нет — ни лож, ни райка, ни сцены, — все один партер>[5].
В 1830-е годы в Петербурге бывало в среднем по 35–40 больших пожаров в год.
Всем надолго запомнился грандиозный пожар 1832 года, уничтоживший несколько кварталов и оставивший без крова тысячи жителей. Начался он в середине дня 8 июня. Загорелось в Ямской слободе, близ Свечного переулка и Разъезжей улицы. На беду, дул сильный северо-восточный ветер. Пламя охватило бесчисленные конюшни и сараи живущих здесь ямщиков. Запылали огромные массы сена, соломы, дегтя, сала. Меньше чем за час огонь охватил все окрестные улицы, угрожая казармам Семеновского полка, достиг места пересечения Лиговского канала с Обводным. Огненный вихрь был настолько силен, что перебрасывал горящие доски и головешки на другую сторону Обводного канала, где загорелись гончарный завод и дома. Всего было уничтожено 102 деревянных здания и 66 каменных. Погибло более 30 человек.
