— Иван, там от углежогов и рудокопов делегация пришла, расстроенные как сто гармошек. Потом от Новоселковской слободы делегация с прошением, от Кошкалдинской, от мыловаров двое старух, от колесников дедок — спина колесом, от веревочников…
— Попроси их подождать минут пять, пожалуйста, — пристыжено выдохнул весь запас атмосферы и бунтарства лукоморец.
— Ладушки, — захлопнулась дверь, обдав хозяина постылого кабинета соболезнованием и всепроникающей холодной пылью.
Царевич понурил голову, вздохнул и проговорил:
— Тогда я в следующий раз пойду. Обязательно. Пожалуйста?..
Серафима сочувственно кивнула и постаралась соврать как можно более убедительно, словно малодушный врач — смертельно больному пациенту:
— Конечно. В следующий раз. Естественно. Что мы тебе и говорили.
Иванушка поверил в то, во что хотел поверить, кивнул еще раз, и вдруг подбородок его застыл на полпути к груди, а глаза расширились и загорелись:
— У нас же в подвале сидят два десятка стражников Вранежа!
— И что? — непонимающе воззрилась на него супруга.
— Мы же можем попросить их, чтобы они записались в охотники! Они молодые, здоровые, умеют обращаться с оружием…
— И что? — продолжала упорствовать в непонимании царевна.
— Но нам же нужны люди?..
— Они не пойдут, — сухо поджала губы она.
— Я поговорю с ними, и они осознают наше положение и обязательно согласятся!
— Эти тупые самодовольные мордовороты?
— Они были неправы, и теперь раскаялись, я уверен! — окрыленный идеей Иванушка, глухой к голосу здравого смысла, бросился к двери.
Серафима за ним.
Догнала она его только в подземелье.
— Добрый день! — радостно отдуваясь после быстрого бега по лабиринту коридоров и лестниц Управы, приветствовал он заключенных.
Ленивые презрительные взгляды из-за толстых прутьев были ему ответом.
— Я говорю… здравствуйте… — не столь уверенно повторил он.
— Жрать когда принесут? — не вставая с соломенного матраса у решетки, отделяющего его от остального подземного мира, лениво поинтересовался один из бывших стражников.
В свете факела его лицо показалось царевичу безупречным воплощением устной экспресс-характеристики, данной им Серафимой, но он упрямо отогнал от себя и без того робкую мысль о поражении, и на мгновение наморщил лоб, соображая.
— Обед через три часа, — сообщил он наконец. — А пока я хотел…
— Долго, — разочаровано хмыкнул заключенный.
— Так и похудеть можно, — ворчливо заметил другой.
— Мало того, что заперли ни за что, так еще и кормят помоями! — возмутился третий. — Через час что ел, что не ел!
