У кого-то из нашей группы в толкучке срезали висевший через плечо фотоаппарат «Дружок». Наверное, по ошибке или из спортивного интереса срезали, ведь цена ему — грош.
Кто-то из другой группы оставил на скамейке зонтик и стал требовать возмещения убытков — в такой, мол, спешке можно потерять и голову. Круизное начальство в иске отказало: «Это ваше личное дело, что и где вы там забываете».
Кто-то крепко обругал директора круиза, запретившего выходить на болгарский берег в шортах. «В Австрии, — орал турист, — шорты, можно сказать, поощрялись! В Югославии не возбранялись! А болгар, наших почти родственников, короткие штаны шокируют, да? Ах ты такой-сякой дурак!»
Самая же яростная вспышка произошла вчера, когда мы на несколько часов пришвартовались не к самой пристани, а к другому кораблю, стоявшему у короткого причала. Он тоже был туристический. И на корме его, как и у нас, косо склонялся к воде советский флаг. Только в каждой каюте этого «туриста» были кондиционеры — вместо выданных нам под расписку вентиляторов с резиновыми лопастями, гонявшими влажную духоту из одного угла в другой. Только у них не было кают с двухъярусными койками в тропически жаркой глубине трюма. Зато на этом «туристе» имелся бассейн. И в шезлонгах сидели не какие-нибудь псковские, московские и саратовские прозаики и поэты, или грузинские кинематографисты, или иные деятели культуры и искусства из других республик, а рядовые немцы и немки из Мюнхена, Бремена и Гамбурга. Почти все — седые или лысые, с одинаковыми — сильными, жилистыми — ногами. Женщины вязали, мужчины курили, выставив сошедшие с конвейера квадратные подбородки.
Чтобы оказаться на берегу, нам пришлось пройти через этот советский корабль с интуристами на борту; там царили ванильная свежесть и парфюмерная чистота. Шагавший вслед за мною известный, как формулируют в газетах и справочниках, писатель с агропромовской фамилией Скот одним словом объяснил происхождение кондиционеров, пивного бара, бассейна и отсутствие здесь запаха перегоревшего подсолнечного масла, к которому мы так привыкли у себя: «Валюта!»
Этого «известного» Скота и в самом деле хорошо знали. По крайней мере, в писательских кругах, где многие пострадали от его наступательной глупости, которую сейчас предпочитают именовать экстремизмом. Он и мне основательно напакостил. Однажды з а р у б и л в издательстве рукопись, упирая в своей рецензии на то, что пишу я «не в традициях», тяготея к чуждому формализму, хотя, видит бог и да узрит каждый из читающих эти строки, такую статью мне бы не п р и ш и л и самый злобный прокурор. Заседая в различных комиссиях, Скот целенаправленно вычеркивал мою фамилию из списков на предоставление каких-либо благ: жилья, путевки в Дома творчества, если речь шла о лете. Даже в приобретении хорошей пишущей машинки мне отказали по настоянию Скота — никто не хотел с ним связываться, а мне сказали: «Извини, старичок, ты же этого экстремиста знаешь. А мы знаем тебя: свою эпохалку ты запросто отстучишь и на доисторической «Башкирии»…»
