Переполненная чаша | страница 95

Безусловно, Грация могла рассмеяться: а где же я, если отвечаю тебе? Приехала, приехала. Могла рассердиться, прошло полдня, а ты только опомнился! В общем, Дубровин рассчитывал на различные варианты ответа, включая довольно непредсказуемые: человек в расстройстве, ждет неприятностей, мало ли что… Но то, что прозвучало в телефонной трубке, было совершенно неожиданным, и если бы Дубровин не узнал голос Грации, то решил бы: я ошибся номером.

— Ненавижу, — ровным голосом произнесла Грация и повторила: — Не-на-вижу!

Это случилось летом 1986 года, когда на природу обрушились боль и страх, а люди растерялись, разъединились и стали защищаться от беды ложью и озлобленностью, вместо того чтобы взяться за руки и зарыдать, а потом, смиренно помолившись, идти дальше… Но уже по-иному идти.

Это было необычайно жаркое лето, опаленное огнем Чернобыля.

Жарким августом мы плыли по желто-грязному Дунаю. Река обмелела, фарватер вел себя безобразно, и на одном из внезапно родившихся перекатов наш туристический кораблик застрял.

Сначала его дергал шлепавший мимо по своим делам чешский буксир. Потом пытался сдвинуть с мели плосколобый толкач под венгерским флагом. Он, как сосредоточенный на единственной мысли баран, старательно упирался кранцами то в один наш борт, то в другой, заходил с кормы и с носа, но — никакого результата. Давным-давно переживший все сроки «турист» только скрипел переборками, под днищем скрежетала галька, сварные швы стонали по-живому и, как мне представлялось, натягивались, будто жилы человеческой плоти, а мы тревожились: не рассыпался бы!

Всегда гордый капитан потерял петушиную осанку. На его форменной рубашке под мышками появились темные пятна, увеличивающиеся с каждой новой неудачей. Помощь, предложенную австрийской самоходной баржой, которая в сравнении с нами напоминала кита, глазеющего на треску, капитан отклонил, бодро и вежливо проорав в усилитель: «Сэньк ю вери мач!» Можно было подумать, что пребывание на мели для него — радость или забава. Мол, посидим и слезем, когда пожелаем.

Палило солнце, не давая отблесков в грязной желтизне забортной воды, лениво обтекавшей старый кораблик. Когда нас перестали дергать и толкать, туристы успокоились и полезли на верхнюю палубу — кто дожариваться, кто завершать начатый три недели назад чуть ли не обязательный при таком долгом безделье флирт. Застучали шахматные фигуры. Зашелестели тройки, семерки, тузы… Когда белый-беленький румынский теплоход выразил нам свое сочувствие истеричным гудком, мало кто из моих попутчиков оказался на высоте вежливости. Человека два-три помахали в ответ. Взлетела всего одна панамка — и то невысоко. Какую-то фразу пробубнило корабельное радио — может, капитан благодарил за моральную поддержку братьев румын, а то просто отдал очередную команду своим многочисленным подчиненным. Потом я узнал, что это была информация: через два часа придет мощный, современный буксир, и тогда уж наверняка мы двинемся дальше — к дому.