— Эй! — крикнула Грация. — Эй! А ну стойте! Кому говорят…
Они и в самом деле остановились. Как по команде обернулись. Помятыми папскими тиарами скособочились марлевые повязки. Лица у женщин были мокрыми, набрякшими от жары и усталости. Но дорогу они перегородили непробиваемой стеной. И Грация невольно сравнила их могучие шары предплечий со своими тонкими руками.
— А-а, — донесся до Грации насмешливый голос, — вон это кто… А я-то подумала.
Тяжелая, одинаковая угрюмость на их лицах сменилась улыбками, но не было в этих улыбках ни доброты, ни приветливости, — только насмешка и злость. И еще, пожалуй, угроза.
— Тебе чего надо? — спросил кто-то.
Грация сжалась: «Куда меня несет? Зачем я лезу в самое пекло?» Надо было сбавить шаг, свернуть с дороги, которую перегородили эти окаменевшие и злобные существа. Каждый шаг давался Грации с необычайным трудом, словно, как много лет назад, ей предстояло, преодолевая хромоту, стыд и страх, выйти одинокой на середину залитой светом людной танцевальной площадки. Но утишить это сближение с преградой, податься в сторону и тем более отступить Грация уже не могла. Никогда, даже в первые дни после операции, она не хромала так сильно. Ни разу не было такой всеохватывающей боли в левой ноге — от кончиков пальцев до бедра. Боль проникала в живот, к сердцу, сжимая горло. Но она шла, расстояние постепенно уменьшалось, таяло, каждый новый шаг давался все с большим трудом, становился все невозможней, и когда Грация поняла: «Сейчас, сию секунду, я опущусь на землю… упаду», то вдруг самим по себе возникшим движением схватила бесцельно болтающиеся на груди очки, водрузила их на переносицу, вскинула подбородок и, словно средневековый рыцарь, выкрикивающий в бою имя Прекрасной Дамы, охрипшим голосом прорычала: «Гар-ринча!»
Господи! Да ведь уже целую вечность не была такой легкой, прекрасной — возвышенной! — ее поступь. Она забыла про движение по экстерьеру. Ей не нужен был имидж. Она не чувствовала никакой боли. Она буквально летела — вперед, навстречу этим закаменевшим бабам…
Отпуск у Грации кончился, но в положенный день на работу она не вышла. Начальник отдела офсетных машин Дубровин несколько раз открывал дверь из своего кабинета в общую комнату, где сидело человек двадцать конструкторов, инженеров и технологов, но до обеда Грация так и не появилась. Он уж собрался звонить ей домой: «Черт побери, в чем дело?!», но за минуту до перерыва к Дубровину зашел главный конструктор Рожнов.
