«Господи, — взмолилась Грация, — как мне хочется забыть его! Вот еще одно наказание…»
Она заволновалась, когда не увидела на поляне перед заброшенным домиком ни Белки, ни щенят. Звала их, металась из угла в угол поляны, заглядывала в гущу сирени, раздвигала кусты — и наконец нашла их в зарослях крапивы за домиком. Почему-то крапива этим летом вымахала необыкновенно — в человеческий рост и стояла плотной стеной, В этой стене обнаружился узкий проход. Не раздумывая, Грация шагнула в него. Тысячи ожогов вспыхнули разом на обнаженных руках и ногах, но самый сильный поразил сердце, когда Грация увидала недвижимых собак. Чья-то нечеловеческая жестокость расположила их аккуратным, ровным рядом. Последним лежал черногрудый Тимоша.
Несколько секунд Грация стояла в оцепенении. Потом негромко вскрикнула, выбралась из крапивы, уже не ощущая ее злых и ядовитых укусов, и побрела прочь от этого страшного места.
Она шла, раскачиваясь, но не так, как в обычной своей хромоте, а словно опьянев от горя: кружилась голова, прыгали на груди очки, вращался в сплошной тишине серый лес, навстречу ей из кустов бесшумно выскакивала, обнажая в улыбке ровные зубы, Белка, хоронился за деревьями Бабуров, сжимая в руке длинный и тяжелый газовый ключ, и вальсировали в обнимку экспедиторша и шофер, мерно и тяжело, но тоже без звука Переставляя ноги.
Лишь где-то на полпути к деревне Грация вернулась к реальности — и увидела, что на тропе лежат листья: ржавые, обугленные, покрытые тускло зеленеющей плесенью, что необычайно много на обочине пробилось сквозь спрессованную хвою бледно-розовых, в желтых пупырышках, мухоморов, и услышала дальнюю кукушку, безразличным голосом ведущую монотонный отсчет времени. А еще до Грации донеслись женские возбужденные голоса, и, непонятно по какой причине ускорив свой ныряющий шаг, за первым же поворотом она увидела невдалеке знакомые — плотные, крутоплечие и широкобедрые — фигуры пуховских жительниц. Сомнений не было: в свой час и своей дорогой возвращались поварихи и кладовщицы. Просторные, в крупных цветах платья, как бы позаимствовавшие у природы ее яркие краски. Толстые икры и мерно — механически — движущиеся мощные шары окороков. Неподъемные сумки, от которых напряженно вздувались жилами оголенные шеи и, казалось, вот-вот должны были лопнуть даже привыкшие к тяжелой работе руки… В общем, все было как всегда. И только не крался за ними безалаберный пес Гришка, прожорливый и вечно голодный, существо преданное и в то же время до кончиков ушей погрязшее в своих собачьих инстинктах. Наверное, сантехник Бабуров уже отволок его в овраг и засыпал там землей. И теперь уже никто не станет воровать украденные у отдыхающих и плохо утаенные сосиски. И некому преследовать этих поварих и кладовщиц, шумно принюхиваясь к их кровавому следу.
