— Ты извини, — сказала Антонина, отодвигая кружку, — если я шибко вторгаюсь. Можешь не объяснять. Здесь догадаться — раз плюнуть. Опять мальчик обманул девочку, как в твоем любимом журнале «Работница», и ничего хорошего из этого не получилось, потому что и не могло получиться никогда. У мальчика, как водится в таких случаях, больная жена, которую он не может бросить. Повышенное чувство ответственности, порядочности и так далее. Угадала?
— Все точно, — сказала Грация, — все почти так, как в журнале. Но и любовница ему нужна, пусть она и хроменькая, любовница. Она его устраивает. Почему? Возможно, потому, что всем довольна. А что? У меня теперь отдельная квартира. С Международного женского дня я завела себе имидж. Другие покупают собаку и тратят деньги, а имидж берешь себе бесплатно. Чего ж еще надо бедной, но гордой девочке?
— Ты не сердись, Глориоза. Мне ведь тоже, — призналась Антонина, — совсем не сахарно. Эта подлая баба Юлька, которая притворяется моей родной сестрой, надела на шибко белую шею коралловые бусы и отбила у меня дохленького оператора с Сейшельских островов. Может быть, он даже с Ямайки или Барбадоса. Худой, черный и маленький. Пусть. Но как вращает очами! Юльке этот дохленький на один зубок, но польстилась ведь. Наверное, чтобы мне напакостить. Он ведь на меня настроился, а тут Юлька с декольте до пупка, с белой пухленькой шеей и совершенно без предрассудков. А где мне взять такую шею, чтоб без морщин? В мои-то тридцать…
Антонине шел тридцать пятый год, но это сейчас не имело значения. Антонина страдала — вот что главное, и мучилась она не из-за дохленького, а от обиды. Тут она Грации была близка и понятна.
— Ты чего, Гретхен? — спросила ее Антонина. — Ты за Юльку не волнуйся. Ее Стасик сейчас далеко, в Одессе. Входит в образ врангелевского офицера. А ей — лафа, полная свобода.
— Не в этом дело, — сказала Грация, — а в том, что у меня с недавних пор не один, а целых два имиджа. В одном образе я — интеллигентная мегера с очками на носу, а в другом — именно Гретхен, как ты говоришь, вот с такими большими голубыми глазами. Вот я и разрываюсь на части. А когда разрываешься, то всегда больно.
— Понятно, — сказала Антонина. — Слушай, ты Мою Лизку видела? Здоровая?
5
Это стало похожим на ритуал: Белка ждала ее на привычном месте — у ворот дома отдыха, расположившись под трафаретом «Посторонним вход запрещен». Она, пожалуй, видела Грацию уже издалека, но сидела и недвижно ждала, соединив лапы, вобрав голову, сгруппировавшись в рыжий мохнатый столбик. И лишь в тот момент, когда Грация оказывалась в четырех-пяти шагах, Белка, взвизгивая, стремительно срывалась с места и взлетала, чтобы лизнуть в подбородок, в губы, в нос — куда придется, и с той же энергичной веселостью, только уже без поспешности трусила по тропинке, поминутно оглядываясь, словно бы приглашая: не отставай.
