— Н-да, кровь — сильная штука, — сказал Скот. — Я это особенно почувствовал, когда решил заняться историей. Просматриваешь линию, род, ветвь — и убеждаешься: а ведь и в самом деле яблочко недалеко падает от яблони. Как известно, филогенез определяет онтогенез: еще не родившийся младенец, в животе у матери, повторяет весь путь возникновения и становления человека — от простейшего организма до мыслящего существа. А когда я основательно посидел в архивах, то пришел к выводу: человек абсолютно зависит от своих предков. Он связан с ними навсегда. Так или иначе, но он повторяет путь своего рода. Вот и ты, — Скот полуобернулся к Любавину, — стал класть печи. Это только кажется, что самоучкой. В действительности же в тебе живет опыт твоего мастеровитого пращура. Об этом свидетельствует вся история человечества.
— История! — поэт хмыкнул. — Какая история? У моей старшей этот предмет на экзаменах отменили, как опозорившийся. Сплошная у нас субъективность, а не история. Вместо науки дышло: как повернешь, так и вышло.
Скот напрягся — почти незаметно физически (чуть резче обычного обозначились скрытые за жировой прослойкой овальные скулы), зато эманация его настроя стала проникающей, как жесткие гамма-лучи. Я даже поежился. Но не удержался от реплики:
— Да ладно вам, ребята! Что народ — творец истории, это мы усвоили твердо. Но записывают историю по горячим следам или воспроизводят через века отдельные личности. А еще древние утверждали: omnis homo mendax. Любой человек лжив. Ну, не лжив, так субъективен. Разве не так, Скот?
Жара, кажется, вдруг начала спадать: часть нижней палубы, где мы стояли, после маневрирования оказалась на солнце, но пекла не было — поднялся ощутимый ветер. Да и солнце стало время от времени прикрываться облачками, похожими на клочья раздерганной ваты.
— Интересно-о, — протяжно произнес Скот, — очень интересно-о… Я вот копался в подшивках старых газет — конец сороковых годов, задумал исторический роман, а газеты, как бы вы оба ни твердили о субъективности, отражают время. Пусть искаженно, но отражают. Надо вводить коэффициент поправок — и будет порядок… В общем, для романа мне было важно выяснить, чем жили газеты в сорок восьмом, сорок девятом… Но это вам неинтересно, это мои дела. А вот на что я случайно наткнулся…
Он примолк. Он исполнил паузу по-актерски: каждый, даже идиот, непременно догадается, что за паузой последует взрыв. И взрыв грохнул в моих ушах.
