Он говорил очень доверительно. Интонация была проникновенной. Я даже пожалел его: как он страдает, бедняга, как переживает за меня! Правда, комсомолец сильно преувеличивал: зелеными нитками была пришита одна — всего одна! — пуговица. Зато какой же он был внимательный и дальнозоркий, самый молодой член мандатной комиссии!..
Я улизнул от Борьки Никитина. Это было нетрудно сделать: когда, раздавленный своей профнепригодностью к дипломатической карьере, я неживой рукой прикрыл за собою дверь, Рыжий красовался перед какой-то девицей, что-то возбужденно рассказывая ей. Может быть, очнувшись, делился впечатлениями и давал советы, как следует себя вести перед строгой, но, несомненно, объективной комиссией. А то, успокаивая девицу, пересказывал содержание фильма, который мы накануне вместе с ним посмотрели. Фильм был замечательный — и оптимистический, и правдивый — «Кубанские казаки».
В Черкизове мама, я и сестренка занимали половину деревянного домика. Другая половина принадлежала тете Марусе и ее мужу Семену Лазаревичу, общепризнанному черкизовскому сумасшедшему. Сразу после войны он купил трофейный мотоцикл «харлей», установил его посреди двора, приподняв над землею колеса, и каждый день, в любую погоду, сгорбившись над рулем, полчаса или около того куда-то «ездил», наполняя наш двор сизым дымом, а все окрестности — ревом мощного двигателя.
Я открыл калитку как раз во время такой его прогулки: Семен Лазаревич упоенно крутил туда-сюда рукоятку газа, прикрыв от удовольствия выпуклые воловьи глаза, затененные белой панамкой. Все же, заметив меня, сумасшедший проницательно заявил: «Вы знаете, его не приняли в институт».
Он сбавил обороты двигателя и глядел на меня с высоты черного кожаного седла, а я не сводил глаз с колес мотоцикла. Никелированные спицы мелькали так стремительно, что их нельзя было увидеть. Зато от спиц во все стороны рассыпались тысячи колючих отблесков. Это из-за них у меня выступили слезы.
Я собирался пройти мимо, но, Семен Лазаревич, покрутив рукоятку газа от себя, совсем утихомирил двигатель и в наступившей тишине ласково предложил: «Хочешь, покатаю?» Он и раньше не раз и не два звал меня с собой в дорогу, но я всегда отказывался. Что я, дурак, — сидеть на «харлее», обнимая сзади старого, толстого и потного соседа, когда колеса мотоцикла попусту крутятся в воздухе?
«Постой, — сказал сумасшедший, — не спеши. Ты еще успеешь огорчить свою маму. Лучше открой мне, на что ты надеялся?.. На свои знания? Вы только поглядите на него, люди! Кому и где сейчас нужен обыкновенный сморкач? Думаешь, на международном поприще ты нужен?.. Ты — обрезанный мальчик, а твои единоверцы ой как теперь не в почете!»
