— Это он наговаривает, — неуверенно покачиваясь из стороны в сторону, отозвался Назар. — В этом году еще ни разу…
Последние слова не договорил. Нос лодки ударился о топляк. Дрогнув, долбленка закачалась. Потеряв равновесие, Назар с шестом в руках кувыркнулся за борт. На некоторое время скрывшись под водой, потерялся в мутной стремнине. Кузя подскочил, закричал:
— Дядька утоп! Дядька утоп!..
— Ага, его утопишь, жди! — с усмешкой отозвался Егор, придерживая лодку о каменистое дно. — Кабы в луже — другое дело. А в Шинде — нет. Он в реке, как налим без хвоста: все равно выплывет, коли даже рук не будет.
Назар вынырнул не скоро, уже ниже лодки. Отплевывая воду изо рта, осмотрелся, не выпуская из рук шеста, стал загребать к берегу.
— Че, рыба есть? — засмеялся Егор и посоветовал: — Да ты не туда правишь! До того берега далеко, плыви назад. За лодку не цепляйся, нас опрокинешь. Плыви вон к той косе. Я сейчас Ефима с сыном перевезу, потом за тобой подчалю.
Послушный Назар неторопливо погреб туда, куда указал старший.
Егор быстро перетолкнул лодку через стремнину, высадил отца и сына, махнул рукой на прощание и направился за незадачливым напарником. Тот уже сидел на камнях, выливал воду из бродней.
— Тять! А он что, правда рыбу видел? — испуганными глазами глядя на отца, спросил Кузя.
— Да нет, это дядька Егор пошутил, — пряча улыбку ответил Ефим. — Кабы вон в тот омут упал — там да, глыбко! Там есть хариус. А тут мелко, потому как быстро вынырнул. Тут рыбы нет.
Не понимая шутки, Кузя с опаской смотрел туда, куда показал отец: верить или нет? Так и не поняв ничего, подхватил котомку, побежал за ним вглубь леса.
А между тем день разыгрался! Жаркое солнце преодолело половину голубого, без облаков неба. Хвойные деревья от мягкого дуновения теплого ветерка ожили, задышали оттаявшей смолой и корой. Будто невидимый, могучий источник жизни погладил их гигантской рукой. И от этого просел спрессованный снег, зашумели освобожденные от зимнего покрывала руки-ветки, затрещали отжившие сучья. Славя благодатное время года запищали, затенькали, засвистели, порхая между стволов кедров, елей и пихт, мелкие пичуги. Загремел неожиданным, глухим рокотом в горе проворный ключ. Заломилась, ухнула, падая от тяжести времени, старая, подгнившая лесина. А где-то на увале непонятно застонала, тяжело вздохнула, пригретая лучами сырая земля.
Как ни старался Кузя поспевать за отцом, это у него получалось плохо. Сбитый собственной тяжестью снег держал человека хорошо: они шли поверху, иногда проваливаясь по щиколотку. Но шаг сына был короче отцовской поступи почти в два раза, и это играло большую роль в передвижении. Ефим, слушая шаги за спиной, не спешил, понимал, что Кузя торопится. Он замедлял ход, ожидая его, иногда останавливался, будто к чему-то прислушиваясь. Потом опять неторопливо ступал вперед, незаметно увеличивая расстояние. Когда понимал, что сын устал, останавливался на кратковременный отдых.
