Впоследствии мне приходилось слышать, что Тюряев убит с умыслом, не покушаясь на побег. Коржуны Тюряева служили да и теперь служат темой разных пересудов[32].
Лично я очень сожалею, что Тюряев убит секретно темной ночью, убежден, что этот человек достоин публичной казни после допроса, его показания пролили бы немало света на некоторые темные стороны нашего управления.
Что в убийстве этом виноват комендант, я сильно сомневаюсь: «Валериан Великолепный»[33] был и в дни осады не менее великолепен, а ведь тут пришлось бы снизойти до тайного уговора с конвоем. Скорее тут сыграла роль всеобщая ненависть толпы к покойному, передавшаяся конвою.
Первые 5 суток, с 11 по 15 августа, все русское население города и окрестностей было между жизнью и смертью. На 10 000 женщин и детей было около 50–60 вооруженных разнородным огнестрельным оружием мужчин и около 800—1000 мужчин с дрекольем. Часть мужчин сильно трусила и пряталась от несения охранной службы. К стыду нашему и среди интеллигенции нашлось немало подлых трусов. Этой гадкой трусости мы обязаны отчасти гибелью многих десятков крестьян-беженцев селений Иваницкого, Высокого и др. Пржевальская сельскохозяйственная школа своей гибелью, по моему мнению, так же обязана отчасти трусости некоторых представителей Пржевальской интеллигенции, а отчасти той рутине и медлительности, которая царила в Пржевальском военном совете, руководимом старым и полуглухим генералом Корольковым. В день гибели школы 13 августа отряд казака Овчинникова[34] громил и жег Мариинку, а шайка бунтовщиков убивала школьный персонал, грабила школу и в конце концов сожгла ее. Часам к 3–4 пополудни отряд Овчинникова вступил на территорию школы и нашел уже трупы, развалины и кучу догоравшего школьного имущества.
Школа уничтожена 13-го числа между 9 и 11 часами утра. Если бы попечитель школы, он же и главнокомандующий обороны Пржевальского участка, старик Корольков, дал прямую задачу 13-го числа отряду Овчинникова итти спасать школу — школа и все находящиеся в ней были бы спасены. Правда, всякая попытка посылки карательного отряда за город встречала самое решительное противодействие трусов, укрывавшихся в комендантской юрте. (Ретивее всех в этом отношении был спрятавшийся у коменданта судья Руновский. Для него была особенно невыносимо тяжка всякая посылка казака Овчинникова. Дунгане бесчинствовали в предместье со стороны Мариинки. Резали без разбора беженцев, а отряды не выпускались малодушными даже за Каракольский мост
