– А ведь у меня есть его фото.
Медленно и тяжело встает, достает из ящика комода мужскую фотографию и кладет на стол перед Живковичем.
Тот удивленно смотрит на снимок, потом прямо в глаза женщины.
– Вы ошибаетесь, это не Мустафа Голубич. Этот человек совсем не похож на него.
Елизавета берет у него из рук фото и тоже пристально смотрит ему прямо в глаза.
– Извините, я машинально взяла не ту фотографию.
Подходит к шкафу и достает фото. Протягивает её Живковичу.
– Да, это Муйко Голубич. Это – он.
Долго смотрит на улыбающееся, счастливое лицо человека, которого он видел живым последним из людей.
– А вы давно видели Му… Голубича? Что с ним, где он?
Спросила и испугано посмотрела в глаза мужчины, на которые медленно навернулись слезы. Тот с трудом разжимает губы.
– С ним уже ничего… Он умер 29 июля 1941 года.
– Как умер? – переспрашивает женщина, словно о человеке, о котором они говорят, ни при каких обстоятельствах нельзя сказать – умер.
– Он умер у меня на руках в камере гестапо. Кто-то выдал его фашистам.
– Вы-дал…фашис-там… – по слогам повторяет Елизавета. – И вы знаете, кто это сделал? Он сам знал, кто его предал?
– А вам он ничего не говорил? Никого не подозревал?
– Он очень нервничал последние дни. Говорил, что за ним кто-то следит. Однажды сказал, что больше всего боится быть выданным кем-нибудь из своих. Кто-то наверху в партии очень боялся его, боялся его полномочий и возможностей. Он не говорил кто, но где-то на самом верху.
Гость утвердительно кивает в такт её словам:
– Он сказал, что на него донесли. И в анонимке, по которой его схватили, были два хорватских слова. Понимаете, не сербские, а хорватские.
– Да, но ведь главный у них…секретарь… он же – хорват. Эта боязнь быть выданным кем-нибудь из своих или, хуже того, быть ликвидированным своими, очень угнетала Мустафу. Но только один раз он признался мне, что у них там… не в партии, а во всем их движении что-то пошло не так, как надо. Он злился, что слишком много негодных людей, которых он называл «примазавшимися карьеристами», губят святое дело…
Кабинет Менжинского на Лубянке. Кроме хозяина в нем находятся Артузов и еще несколько человек. Говорит Артузов:
– Насколько я понимаю, операция по линии «Северо-кавказской военной организации» развивается нормально, румынские генералы Штейфон и Геруа свою часть наживки проглотили. А что новенького в Париже?
– К сожалению, новенького-то и нет, – вздыхает Менжинский. – Активность Кутепова начинает раздражать, особенно его цинизм. Его призыв к усилению диверсионной деятельности с применением отравляющих веществ – дело нешуточное. Яды позволяют бесшумно убивать многие тысячи людей. Что получается с «ВРНО»?
