Священником, что благодати
Причастен святостью души.
На ужин припасён последний,
И есть косуля, что намедни
Убита стражником моим».
Накрыть столы велит засим.
Столы накрыли, сей же миг
Все сели ужинать за них,
Был ужин кратким и не сытным,
Но показался аппетитным.
Закончив, разошлись все вскоре.
Кто прошлой ночью был в дозоре,
Те спать идут; при свете звёзд
Те, у кого сегодня пост,
К охране города спешат.
Числом их было пятьдесят,
Конюших, рыцарей-дозорных.
Меж тем усильем слуг проворных
Устроен гость был как пристало:
И простыни, и покрывало,
Подушки – всё принесено
И рыцарю отведено.
Роскошно убранное ложе
Он получил тогда, но всё же
За исключением того,
Чем усладить могла его
Та, что его очаровала,
Когда б ему принадлежала,
Или другая. Только он,
Ещё невинный, в сладкий сон
Пал, как ребёнок, беззаботно.
Но запершись в покоях плотно,
Меж тем хозяйка не спала,
Она встревожена была,
Ведь не на кого положиться
В той тягостной войне, что длится
И начата против неё.
Вертелась, вскакивала всё,
Страдая тихо в одиночку.
Надев на белую сорочку
Из багряницы плащ, она,
Отваги, мужества полна,
Отправилась за приключеньем,
А вовсе не за развлеченьем:
Решила к юноше попасть
И рассказать ему хоть часть
Того, что так её терзало.
Вот со своей кровати встала,
Из спальни вышла госпожа,
От страха плача и дрожа
Так, что дышала еле-еле;
Вот подошла она к постели,
Где видел гость десятый сон.
Был громок всхлип её и стон.
Пред ним колени преклонив,
Герою всё лицо почти,
Но дальше не могла идти
И разбудила гостя плачем.
Тот был немало озадачен,
Лишь ощутив, что влажен лик,
И он узрел её в тот миг,
Та обняла его за шею
Со всею страстностью своею,
И так же он её обнял
И к персям ласково прижал,
Спросив её: «О чаровница,
Чего хотите вы, девица?
Почто я здесь вас нахожу?
– Ах, сжальтесь, рыцарь, вас прошу
Во имя и Отца и Сына,
Не осуждайте беспричинно
Меня за то, что к вам пришла я.
И если я почти нагая,
То не из помыслов срамных
Или намерений дурных,
А просто нет на свете боле
Печальней, тягостнее доли,
Чем та, что пала на меня,
И нет покоя мне ни дня.
Скорблю, страдаю всякий день я,
Нет никакого исцеленья,
И столь судьба ко мне сурова,
Что не увижу ночи новой
И послезавтрашнего дня –
Умру, сама себя казня.
Здесь из трехсот и десяти
2000
Мужей, способных бой вести,
Осталось только пятьдесят,
Поскольку двести шестьдесят
Врага лихого жертвой стали
Ангигеррона, сенешаля
[45]Сеньора Кламаде де Иль
[46],
Он тех убил, тех заточил.
Печалюсь я о заточённых
