«Подруга милая, – он рек, –
Я рыцарь и ищу ночлег,
Прошу позволить мне войти
И ночь здесь гостем провести.
– Вы всё получите сейчас же,
Хоть не по доброй воле нашей,
Но сделаем, сеньор, что можем,
Дадим приют вам с мягким ложем».
На том она ушла, а он
Пред дверью ждать был принуждён
И опасался: не пришлось бы
Стучать, возобновляя просьбы.
Но тут с секирами у шей
Явились четверо людей –
Мечи у пояса – засим
Дверь отворили перед ним,
Сказав ему: «Сеньор, входите».
Иначе шел бы ход событий,
Они помчались бы верхом,
Но в испытании лихом
От голода и тяжких дней
Казались мертвеца бледней.
И если видел рыцарь наш
Вне стен безжизненный пейзаж,
То и внутри не лучше было:
Где проезжал, везде уныло,
Дома заброшены, в руинах,
Тоска на улицах пустынных,
И он не встретил никого.
Две церкви города того
Принадлежали двум аббатствам:
Одно известно пустосвятством,
Другое – для безумных дам.
И не найти убранства там,
Нет драпировки на церквях,
А стены в дырах и щелях,
И колокольни там не крыты,
Все помещения открыты
И днём и ночью всё равно.
Нет мельниц, чтоб молоть зерно,
И нет за стенами снаружи
Печей, чтоб делать хлеб к тому же,
И за денье не купишь ты
Там хлеба иль иной еды.
Дела в том городе, знать, плохи:
Нет вин, зерна и хлеба крохи,
Нет сидра, пива – ничего.
Четыре воина его
К дворцу, что глиной крыт, приводят,
Отдав оружье, рыцарь сходит.
По лестнице, ведущей в зал,
Слуга приветливый сбежал
С накидкой серой
[41]; не преминул,
Её на рыцаря накинул.
Его коня слуга другой
Отвёл в конюшню на постой
И дал зерна довольно скудно,
Ведь с этим в доме было трудно.
Другие слуги из дворца
Ввели по лестнице юнца
В покой торжественный, в котором
Предстал он знатным двум сеньорам
И деве, пребывавшей с ними.
Сеньоры были не седыми,
А поседевшими слегка.
Когда б ни беды, ни тоска,
В них был бы духа, сил расцвет,
Как в пору первых зрелых лет.
Но дева мнилась элегантней,
И грациозней, и нарядней,
Чем ястреб или попугай.
И золото, и горностай
Её накидку и блио,
Темно-пурпурные равно,
Украсили каймой особой,
Тогда как серый, черный соболь,
Что не широк, не длинен был,
Накидки ворот обрамил.
Коль рассказать я должен буду
О красоте, подобной чуду,
Что женщине дарует Бог,
Сейчас бы сделать это мог,
От истины не отступая:
Власы струились, ниспадая,
И можно было заключить,
Чего совсем не может быть,
Что это злато пробы чистой,
Тончайшей ковки – так лучисты.
Высокий лоб покат слегка,
Его не скульптора ль рука
Из камня, древа ль иссекла?
Смоляна бровь вразмёт легла,
А лик очами озарялся,
