Оставшись одна, Надежда долго звонила в колокольчик, чтобы лакей убрал со стола. Это входило в обязанности Степана, камердинера мужа, но он появился не сразу. Прислуга, заслышав ссору между господами, попряталась по углам. Зато вместе со Степаном в столовую пришла и кухарка Марфа, его жена, и нянька Наталья. Они быстро навели порядок. По их подчёркнуто подобострастным взглядам Надежда догадалась, что они знают, чем кончилась ссора, и признают её победу.
Но сама она победительницей себя не чувствовала. Ей впору было плакать на руинах семьи чиновника Чернова. Выходя замуж, она верила в библейский завет «Жена да убоится мужа своего» и вкладывала в слово «убоится» много значений: любит, уважает, признает главенство. Сначала разрушилась любовь, потом ушло уважение, а сегодня было покончено с главенством...
Василий проснулся среди ночи и в удивлении огляделся. Он сидел за столом в форменном фраке и жилете. Никто не раздел его, как это бывало прежде, не постелил ему постель, не уложил туда, заботливо прикрыв одеялом. Его оставили, о нём забыли. Но почему, что случилось днём?
Поднявшись, он начал искать по шкафам спиртное и ругать себя за непредусмотрительность. Бутылка рома, которую он откупорил перед обедом, была последней. В ней кое-что оставалось, но совсем немного. Чернов выпил, смочил в кувшине с водой полотенце, повязал на голову и лёг на диван. Мысли постепенно прояснялись.
За обедом произошла ссора, вернее, это он затеял её. Он хотел побить жену, которая взяла себе слишком много воли. Но получил пощёчину сам и покинул место схватки. Тем не менее порядок восстановлен, потому что в семье командовать должен кто-то один. Выходит, это — Надежда.
В угнетённом состоянии духа, чувствуя слабость во всём теле и жуткую головную боль, Василий поплёлся на женскую половину дома. Дверь в спальню жены была закрыта на ключ, но он, не смутившись этим, стал стучать и звать супругу. Он был уверен, что она не спит.
— Что тебе нужно? — раздался её голос за дверью.
— Душенька, ангел мой, не сердись на меня. Такие неприятности на службе, что голова кругом идёт. Я погорячился...
— Василий, ты помнишь, что ты делал, что ты говорил?
— Помню, душенька, помню.
— Ну и дальше?
— Прости меня.
— Сто раз слышала.
— Надя, век каяться буду, но не век грешить. Я люблю тебя, так и знай.
— Полно, Василий! — Надежда вроде бы смягчилась. — Третий час ночи. Завтра на службу не встанешь.
— Пожалуй ручку в знак примирения, душенька, — сказал он и прислушался: откроет или нет?
