58—59. Но, хотя и соблазняла она так младшую сестру царя Видарбхи, что и сама влекла сердца своей красой, та от него отвратилась, как Лакшми, богиня счастья, отвращается от неудачника, сколь бы своим поведением он ни тщился привлечь ее. Затем привратница приблизилась к богоподобному владыке города, носящего имя змеи[236]. «О ты, чьи очи, как у чакоры[237], взгляни!» — обратилась она к сестре Бходжи и молвила:
60—65. «Перед тобою — царь Пандьи, благоухающим красным сандалом умастил он тело, и жемчужные ожерелья ниспадают с плеч его — он подобен царю гор, чьи вершины розовеют в лучах утренней зари и с чьих склонов сбегают чистые ручьи. Сам Агастья, к нему благосклонный, — тот, кто заставил склониться гору Виндхья[238], кто выпил досуха океан и его изверг из себя, — стал надзирателем за обрядом, омывшим его после жертвоприношения коня. Надменный царь Ланки в былые времена, опасаясь опустошения Джанастханы[239], заключил мир с этим властителем, получившим в дар от Хары[240] необоримое оружие, и только тогда отправился на завоевание царства Индры. Когда получит руку твою по свадебному обычаю этот царь высокого рода, ты станешь, подобно земле, его супругой вместе с южной страною, опоясанной морем, таящим сокровища, и часто соизволишь предаваться развлечениям в долинах гор Малайя, где землю устилает листва тамалы[241], где увиты лианами тамбула сандаловые деревья, а стволы бетеля — побегами тамбулы[242]. Темен царь телом, как синий лотос, ты же светла, как позолота, — пусть же оттенит одна красота другую, как темная синева тучи — молнию».
66—67. Но не нашли эти слова отклика в сердце сестры властителя Видарбхи, как лучи владыки созвездий не проникают внутрь дневного лотоса, смыкающего лепестки с заходом солнца. И лик каждого царя, которого миновала она в своем поиске жениха, тотчас покрывался бледностью, как ночью на городской улице меркнет стена дома, едва минет ее пламя факела в руках идущего мимо.
68—70. Когда же она приблизилась к сыну Рагху, неуверенность овладела им: выберет ли она его; но трепет, ослабивший узы браслета на правой руке[243], рассеял сомнение. А царевна подошла к безупречному станом Адже и уже не захотела обращаться ни к кому другому; так пчелиный рой, достигнув дерева манго в цвету, уже не опустится на иное. И Сунанда, знающая, как говорить в должном порядке, видя, к кому лежит душа у Индумати, прелестью лунного сияния одаренной, повела речь пространно:
