Суд, постановляя приговор, учитывал, что у Каплиной четверо детей, но стоило ли принимать во внимание это, казалось бы, важное обстоятельство, если соизмерять его с тем страшным, что было ею содеяно? Суд был вообще нелогичен, если лишил свободы убийцу, мать четверых детей, даже на пять лет. Если ее нельзя было отрывать от собственных детей на более длительный срок, то, следуя удивительной логике суда, не нужна было бы этого делать и на пятилетний срок. И потом, нужна ли такая мать даже своим детям, если она в их присутствии убивает другого ребенка?
Итак, в данном случае убийство принималось самой убийцей, законом, следствием и судом.
В современном искусстве, главным образом в художественной литературе и кино, если, конечно, брать его масскультовый уровень, убийство занимает ведущее место, часто переплетаясь с сексом, но редко уступая ему первенство. В этом тоже можно видеть неистребимый интерес к смерти, даже тягу к ней, но не к естественной, не в результате несчастного случая или действия сил природы, а именно к гибели от руки ближнего своего. Подобное стремление диктуется страхом перед насильственной смертью, который снимается или ослабевает, если человек уясняет ее, приближает к себе, как бы вносит в себя, даже "проглатывает", тем самым овладевает ею, делая таким образом не очень страшной. В этом смысле кровавое обывательское искусство может играть положительную роль, снимая напряжение и тревожность.
Наблюдая на экране убийство или читая о нем в книге, многие люди таким путем компенсируют, снимают собственную агрессивность. Иными словами, субъект бессознательно ставит себя на место убийцы, последний действует как бы от его имени или, что одно и то же, читающий (смотрящий кинофильм) руками другого совершает то, что запрещает сам себе или не способен сделать в силу каких-то объективных или субъективных причин.
Всегда повышенный интерес именно к насильственной смерти можно объяснить и тем, что человек таким способом отступает от естественной смерти, психологически уходит от нее, поскольку она внушает ужас своей непонятностью и неотвратимостью. Так как мысль или, точнее, предощущение естественной смерти никогда не покидает человека, он невольно обращается к насильственной гибели, которая, с его позиций, вполне понятна и объяснима, потому что исходит не от чего-то, что ни в коем случае не показывает своего лица, а от такого же, как он, индивида. К тому же, что тоже очень важно, насильственной смерти при соблюдении ряда условий вполне можно избежать, в связи с чем она внушает меньше страха и поэтому больше принимаема.
