24 июня 1950 года г. Москва
С решением ознакомлен…
Да, к этому времени министром государственной безопасности стал Абакумов, один из сатрапов Берии. Сам Берия был уже первым заместителем Председателя Совета Министров СССР И. В. Сталина, но, разумеется, курировал МГБ.
Веселый, с большим носом человек в летнем костюме любезно сказал, что я могу и не подписывать графу «С решением ознакомился». Тогда они с полковником напишут, что осужденный с решением ознакомился, но подписать его отказался. И поставят свои подписи. Это не имеет никакого значения.
Я сначала ничего не понял. Ведь мы ждали суда и хотели отказаться на суде от выбитых из нас «признаний». Я спросил:
— А когда же будет суд?
— А это и есть суд. Самый высший. Ваше дело тщательно рассмотрели и вынесли решение, — вежливо пояснил незнакомец. — Вы можете писать жалобы, апелляции. Пх тоже внимательно рассмотрят…
Я почти не слышал «курьера». Я думал об одном — надежды наши рухнули, нас нагло обманули, провели. Стали понятны усмешки следователей. Пункты были мне известны. 58-10-1-я часть — антисоветская агитация в мирное время. 58–11 — антисоветская организация. 19-58-8 — террор. Мысли мешались, путались, я был словно подкошен этой неожиданной развязкой.
Через прогулочный дворик меня провели в старый черный воронок. Между задней дверью и помещением для заключенных, отделенным решетчатой стеной, сидел солдат. Ехали мы по Плехановской в старую, еще екатерининских времен, городскую тюрьму.
А во дворике тюрьмы я увидел вылезавшего из другого подоспевшего воронка подельника Ваську Туголукова. Он жил в Киселевском готическом доме. И попал в КПМ через Киселя. Я увидел его, взгляды наши встретились, и я поприветствовал его нашим КПМовским жестом. Но он, кажется, не понял меня. И его куда-то быстро увели. Потом я догадался куда. В «приемном отделении» были так называемые боксы — такие малые камеры, в которых нельзя было ни лежать, ни сидеть, а только стоять. Постоял и я в таком боксе со своим мешком. Потом меня вызвали Комнатка маленькая, но потолки высокие. Две худые, злые, некрасивые женщины. Одна — другой:
— Марусь! Погляди-ка, кто к нам пожаловал.
— Кто?
— Такой молодой, а статьи такие тяжелые. Из бывших, что ли?
— Нет! — сказал я.
— А почему Раевский? Они кто — князья или графы были, эти Раевские? — обратилась она уже к Марусе.
— Точно не знаю, но мы, вроде, уже их всех перебили.
— Я праправнук декабриста и поэта Владимира Федосеевича Раевского.
