Петр Ильич считал себя неплохим игроком. У себя в имении или в имении соседа, где в длинные осенние вечера собирались семейным кружком, он играл удачливей других. Правда, один раз его здорово обыграл офицер из стоявшего по соседству полка, но он считал это чистой случайностью и навсегда остался при убеждении, что офицер этот был шулер.
И сейчас, пристально глядя на руки Некрасова, Петр Ильич решил уже, что он передергивает, что у него наверное карты краплены. Но ничего подозрительного заметить он не мог; тонкие белые руки Некрасова легко тасовали и метали карты, движенья его были четки и спокойны, лицо серьезно и даже как будто доброжелательно.
Помещика все смущало в этой комнате: опущенные шторы и горящие свечи, — хотя на улице был день, — подозрительная профессия хозяина — писатель, редактор журнала, — незнакомая компания, нарядная красивая дама, появлявшаяся иногда в дверях. Родственник его, выигравший малую толику денег, давно ушел, а он остался, потому что в тот момент казалось, что счастье улыбнулось, что можно отыграться, да еще, пожалуй, и обыграть этого спокойного вежливого господина.
Некрасов прекрасно видел, как волновался и нервничал его партнер, он видел, с какой неохотой доставал он из кармана проигранные деньги, как боролись в его душе два непримиримые чувства — жадность и азарт. Ему не было жаль проигравшегося помещика. Напротив, растерянные его глаза, потное покрасневшее лицо, вздрагивающие руки, — все это было Некрасову противно. Сам он никогда не жалел проигранных денег, для игры у него были отложены специальные «карточные» деньги, которые он заранее обрекал на проигрыш и которые не имели значения в его бюджете. Конечно, выиграть было всегда приятно, но не из-за того, что денег становилось больше, а из-за ощущения победы, которое давал выигрыш. Это было приятно так же, как убить на охоте крупного, хитрого, доставшегося с трудом зверя.
Сейчас, заметя вороватые взгляды, которые исподтишка бросал на его руки казанский помещик, он понял его мысли и решил выпотрошить его без пощады. Он играл до тех пор, пока Петр Ильич сам не отложил карты и не заявил, что играть дальше он не в состоянии. Некрасов, любезно улыбаясь, предложил ему отдохнуть, выпить и закусить чего-нибудь.
— Премного благодарен, но кушать не хочу, — невнятно ответил Петр Ильич и, схватив шапку, торопливо вышел на улицу.
Некрасов попросил Василия дать умыться, переоделся в халат, побрился и, веселый, чуть возбужденный, вернулся к своим гостям. Тяжелый табачный дым неприятно ударил ему в голову. Он подошел к окну, поднял штору и широко распахнул раму. Сырой, прохладный осенний воздух начал вливаться в комнату, серый дневной свет разлился над столами, пламя свечей заколебалось и побледнело. Николай Алексеевич налил себе стакан крепкого чая, и тихонько подозвав Панаева, сказал ему, что неплохо было бы как-нибудь, деликатным образом выпроводить гостей.
