С тех пор прошло много лет, и Ксения стала привычным дополнением к петербургскому пейзажу. Но в отличие от других нищих и юродивых — а их было несметное число в столице, — она никогда ничего ни у кого не просила. Бывало, ещё и сама дарила «царя на коне» в особых случаях. А случаи эти, как выяснилось значительно позже, были действительно необычные и чаще всего пророчили.
Все её знали, все подавали ей, но она не брала. Зимой и летом ходила в одной и той же кофте и юбчонке, разбитых котах да прикрывала голову тёмным платочком. Но даже извозчики, уж на что лихой народ, стремились подвезти Ксению хоть пару шагов — удача на весь день обеспечена, если она сядет в коляску. Пекари старались поднести ей лучший кусок пирога, сердобольные купчихи пытались одевать её потеплее. Но она была так равнодушна к этой милостыне, что все уже знали: берёт только от тех, кому хочет помочь. Беднота ютилась возле Ксении, и не раз юродивая помогала обездоленным — не сама, а словно бы судьба поворачивалась к ним вдруг светлым ликом.
Константин подумал было кинуть ей под ноги серебряный рубль, но она подняла к нему ясный глубокий взгляд светлых глаз и качнула головой: мол, не надо...
Он смутился, всадил шпоры в коня и поехал дальше, не оглядываясь и холодея сердцем. Не надо, значит, не такая уж лёгкая будет у него судьба. Он только услышал, как громкий густой голос произнёс за его спиной:
— Примите душу невинно убиенного...
И не оборачиваясь, словно бы увидел, как эта высокая статная старуха с молодыми глазами перекрестила пустой гроб и промолвила эти слова.
Невинно убиенный... Тридцать четыре года тому назад убит был в свалке, драке между офицерами его дед, Пётр Третий...
В сумрачном помещении внутренней церкви лавры было полутемно и тесно. Громадные длинные сундуки — иначе и не назовёшь — рядами стояли вдоль стен, сохраняя в себе останки не слишком родовитых своих обитателей. Почти все они были высокими и коваными, на иных деревянная обшивка уже облупилась и топорщилась серыми щепками. Громадное паникадило горело всеми своими бесчисленными свечами, но простенки между печальными ликами святых завешены были чёрным сукном и словно гасили весёлые огоньки. Синие точки лампад едва теплились, и весь воздух был пропитан многовековым удушьем тления.
Между гробами оставались лишь узенькие проходы; пол, застеленный чёрным сукном, скрадывал звуки шагов, и вся эта мрачная обстановка так подействовала на Константина, что он стоял рядом с братом едва живой, руки его дрожали, а глаза всё бегали по тесному помещению, отыскивая хоть какую-то живую деталь, на которой можно было бы остановить взгляд.
