— Еще рано танцевать, — отозвался Джек.
— Нет, не рано… — И Кики, в предвкушении, повела плечами и бедрами. — Ну же, Джо, давай, пжлста.
— Мои пальцы просыпаются только после девяти вечера, — сказал Фогарти. — Или после шести кружек пива.
— Ну, Джо…
Фогарти еще не садился. Взглянув на Джека, который улыбнулся и пожал плечами, он подошел к стоящему на возвышении пианино и, пробежав пальцами по клавишам, начал, причем вполне профессионально, наигрывать облегченную трактовку «Двенадцатой улицы» в стиле рэгтайм. Кики тут же вскочила и потянула за собой Джека. Джек, поначалу неохотно, взял Кики под руку, но затем, легко и уверенно танцуя на носках, исполнил с ней фокстрот, после чего Фогарти заиграл чарльстон, а затем блэк-боттом, и Кики, отделившись от Джека, принялась выделывать рискованные антраша, задирая юбку и демонстрируя очаровательные ножки.
Хотя от ножек Кики невозможно было оторвать глаз, меня больше интересовал Джек. Неужели Джек-Брильянт станет танцевать чарльстон в баре, при посторонних? После того как Кики от него отделилась, он остановился, некоторое время наблюдал за ней, а затем медленно обвел глазами присутствующих и задержал взгляд на Чарли Нортрепе и бармене, которые не отрываясь смотрели на него.
— Давай, Джекки! — крикнула Кики.
Джек перевел взгляд на нее, на ее вздымавшуюся грудь, и начал перебирать ногами. Налево — выбросил, направо — вперед, направо — назад, налево — назад: четкие, выверенные, размеренные движения. Но вот прозвучала команда Кики: «Ну же, поехали!» — и он забыл про зрителей, начисто забыл. Налево — выбросил, направо — вперед, направо назад, налево — назад, теперь он себя больше не сдерживал, движения стали раскованными, живыми; он, Джек-Брильянт, который все делал хорошо, танцевал — и как танцевал! Он выплясывал чарльстон и блэк-боттом так, как хотела танцевать вся Америка: энергично, четко, с таким же изяществом и профессионализмом, как и его партнерша, которая танцевала эти танцы за деньги, на Бродвее, у Зигфелда[17], и вот теперь — на горной вершине, с королем гор. Растворяясь в мелодии, плывя в ней, они, король и королева, покорили танец, подчинили себе тело.
Вдруг и музыку, и постукивание ноги Фогарти, и тяжелое дыхание Джека и Кики, и шарканье их ног, и напряженное внимание, с которым все мы, сколько нас ни было, следили за танцем, перекрыл громкий смех. В то, что действительно раздался смех, невозможно было поверить: в баре ничего смешного не происходило; «Мы, наверно, ослышались», — решили, должно быть, все. Однако смех становился все более громким, вызывающим; первое, что пришло в голову, было: кто-то смеется над ними, и тут вдруг вспомнилось, где и с кем я нахожусь, и я (одновременно со всеми) повернул голову и увидел стоящего в конце стойки Чарли Нортрепа: колотит что есть силы ладонью по стойке и надрывно смеется. «Наверно, бармен рассказал ему анекдот», — подумал было я, но тут Чарли поднял руку, показал пальцем на Джека и Кики и, по-прежнему заливаясь смехом, произнес слова, которые в наступившей тишине (Фогарти услышал смех и перестал играть) разнеслись по всему бару: «…танцует… удостоил… какие люди танцуют чарльстон…» Тут остановился и Джек, а спустя несколько секунд и Кики тоже.
