В этой сказке было много любви и света. Были и ссоры, и капризы, и наказания: никто не назвал бы Джин идеальной дочерью. Но разве без этого воспоминания казались бы реальностью?
У неё не осталось семейных фотографий, но они и не были нужны, чтобы увидеть лица родителей и Пэт. Правда, память почему-то всегда подкидывала один и тот же старый потрёпанный снимок. На нём улыбались все, кроме девятилетней Джин. В тот день её сестре исполнилось восемнадцать, и она как старшая дочь получила в подарок семейную реликвию — закатно-алый кулон на длинной цепочке.
Место для зависти, по-детски сильной и жгучей, в сказке тоже было.
Не было в ней только одного — страха.
Страх пришёл позднее.
Кто занёс в Сольту полевую лихорадку, Джин так и не узнала. Когда болезнь одного за другим начала косить обладавших полем жителей села, думать о причинах стало некогда. А потом… Потом для Джины это просто потеряло значение.
В семье Орлан первой заболела младшая дочь. Почти сразу после неё слёг отец. Приехавшая из Лейска сестра и слишком поздно понявшая опасность мать продержались немногим дольше. Для того чтобы сказка ушла в небытие, потребовалось каких-то полторы недели, но Джине до сих пор казалось, что переход из прошлого в настоящее длился целую вечность.
Всё было просто, буднично и страшно. Отец с посеревшими впалыми щеками. Мать, похожая на призрак, не отходившая от кроватей дочерей до тех пор, пока у неё самой были силы. Стерильная больничная палата. Безукоризненно заботливые врачи с неизменно сочувственными лицами. Каждый раз, выходя за дверь, они будто прощались с пациентами навсегда. От полевой лихорадки не было лекарства. И до сих пор нет.
Джина не могла спать. Не могла есть. Не могла даже пошевелиться. Жар залил её с головой, приплавил к постели. Можно было только лежать, с неимоверным трудом заставляя себя делать поочерёдно вдохи и выдохи, и смотреть в безнадёжно-белый потолок. И слушать, как на соседней постели мечется Пэт. Иногда сестра бормотала невнятные извинения. Иногда говорила о каком-то обещании. Но чаще, гораздо чаще — просто повторяла имя. Одно и то же. Снова и снова.
Из всех магов Сольты болезнь дала поблажку только четырнадцатилетней Джине. Из больницы девочка вышла бесцветно-бледной, исхудавшей, почти прозрачной. Совершенно убитой, но всё-таки живой. Медицинский феномен. Ходячий прецедент. В наследство ей достались кое-какие сбережения и фамильный кулон — кровавая капля на цепочке, веками копившая силы её семьи, но не спасшая никого из своих носителей. Протянутый невыносимо сочувствующим полицейским амулет Джина торопливо спрятала в кулаке и затолкала в карман джинсов, как можно глубже. Смотреть на некогда вожделенную реликвию она не решалась.
