Её неумение ездить верхом заметилось моментально. Не сумев перейти на рысцу, девушка сразу же затормозила передвижение. Эн готов был подумать над ситуацией, Лео приготовился показывать, как обращаться с поводьями, Хонбин же хотел немедленно, как можно скорее покинуть эти места, мчать отсюда, пока они не нашли бы заказчиков, тех, кто нанял людей, искавших троих путников и убивших Малику. Ему было не до уроков всадничества.
— Тогда ты поедешь с одним из нас в одном седле, — бросил он ей, кивнув на лошадей. Спешившиеся, они стояли полукругом вокруг Заринэ, задрожавшей под покровом паранджи. Её испугала необходимость приблизиться к одному из них. Как это возможно? Нельзя! Нельзя. — Тебе помочь? — нетерпеливо протянул руку Хонбин. Он уже согласен был усадить её перед собой, лишь бы продолжать движение. Девушка отступила, невольно подавшись в сторону Лео, обороняясь им от его товарищей.
— Кажется, она хочет ехать с тобой, брат, — засмеялся Эн, заметив это, и, сунув ногу в стремя, ловко вернулся на круп коня. — Что ж, пожалуй, это лучшее решение. Мы с Бродягой плохо находим общий язык с недозрелыми девочками. — Лео хмуро посмотрел на Заринэ, невольно сделавшую выбор. Его совсем не прельщало ехать с девчонкой бок о бок. Он вопрошающе посмотрел на Хоакина. Тот коварно затряс головой, отчего глаза заискрились фейерверком закатных отблесков, оранжевых на карих очах. — Нет-нет, я её точно с собой не возьму. Разве что могу перекинуть лицом вниз позади, привязав с провизией.
Лео ничего не имел против детей, даже любил их, но шестнадцать лет — это возраст переходный, и любопытствующий останавливающийся на нём взгляд был не тем, которым маленькие девочки рассматривают вокруг себя одинаково всё, от букашек до грузовиков. Чем больше было этих взглядов, тем сильнее замечал он в них то, чего видеть не желал бы — привязанность. Черт возьми, да в связи с чем бы это? Почему она не сторонится именно его? Лео забрался на лошадь и подал сверху руку Заринэ, нехотя, но не проявляя внешнего отторжения. Он хотел бы ей улыбнуться, чтобы показать, что не враг ей, но улыбка — давно забытое для него явление. Каждый раз она давалась ему с огромными усилиями и выходила нелепо, как нервное смущение смешанное с разочарованием. Изредка, когда у них с друзьями выдавался отдых и кто-нибудь рассказывал что-то забавное, он мог засмеяться, беззвучно и недолго, но улыбка требовала чего-то другого, чего в себе он давно не находил.
