Ида | страница 13
Она произносит это достаточно громко, и все замирают, почтительно вопрошая ее взглядом. Она устало поводит рукой, подавая знак Синтии, которая останавливается, как и все:
— Продолжай, не беспокойся, милочка…
Синтия — белокожая блондинка из Чикаго, where beauty is cheap. У нее продолговатые зеленые глаза, алые скулы на белом как мел, твердом и блестящем лице, квадратная челюсть, сверкающие зубы. Ее худое подвижное тело с удлиненными, тонкими конечностями напоминает стальной механизм.
— Она не так уж красива, — думает Ида. — Я же с моим шиком, репутацией, драгоценностями…
Она ощущает себя неуклюже и скованно. Она сидит в ложе одна.
Она отослала друзей и обожателей. Она держит спину совершенно прямо, неподвижно, чувствуя на себе взгляды, которые в темноте ищут и узнают ее и ее соболиную шубку. (Соболиную, чтобы говорили: «В таком возрасте — и не бояться носить белое, она удивительна!»)
В зале много народа.
— На рабочую репетицию опять пригласили столько же народу, как на генеральную… Но делать нечего, все в неистовстве.
Она очень устала. Скоро три часа утра. Перед ней поставили холодное куриное крылышко и бокал шампанского. Она рассеянно пьет мелкими глотками. Вдыхает знакомый теплый запах пыли. Если бы здесь не было всех этих людей, она бы задремала и отдохнула бы лучше, чем у себя дома. Она забивается в лунки своего театра, как зверь в свою нору.
Она почти засыпает, однако продолжает высоко держать голову — железная привычка не позволяет расслабиться. Время от времени она резко сбрасывает с себя оцепенение, еще больше выпрямляется, протягивает руку для поцелуя одной из теней, скользящей меж кресел, улыбается, шепчет:
— Здравствуйте, здравствуйте, мой милый…
— Ах, как мило с вашей стороны было прийти…
— Как вы поживаете, моя дорогая? Дайте я вас поцелую… Какая же вы душка…
Но постепенно она погружается в молчание, и ее оставляют в покое, наблюдая издалека со смешанными чувствами ее розовую напудренную щеку, ее длинную белую кисть, украшенную знаменитыми кольцами, небрежно свисающую с барьера ложи.
Синтия удалилась. Устанавливают декорации.
Играет оркестр.
— Да это просто новая аранжировка «Тарарабум дье»[2]. Где же я слышала эту мелодию?.. Где я видела этого огромного рыжего цыгана?
Повторяется неизбежная ретроспективная сцена. Частный красно-черный кабинет 1900 года, кружева, черный корсет и попурри из старинных вальсов.
— А, помню, — думает Ида.
Зачем искать в столь отдаленном прошлом? Определенные лица и воспоминания должны почить в памяти, навеки погребенные… Но как назло они продолжают ее преследовать. И она замечает, что время от времени она невольно вздыхает, как старая одинокая женщина… Она просыпается, приветствует жестом проходящего мимо мужчину, хотя и не узнает его. Софиты плохо настроены.