Риэйджа поначалу, кажется, упиралась, но в итоге, выразительно закатив глаза, повиновалась и направилась к дверям. Эндрю подмигнул мне и поманил за собой.
Как и было обещано, для нас оставили пустой, необставленный кабинет. Из мебели там было всего два стула, и, когда Эндрю включил свет, комната показалась мне бедной, голой. Зато, когда я слегка постучала носком правой туфли об пол, дерево откликнулось легкой вибрацией. Идеальное помещение для наших занятий.
«Кладовка?» – с презрительной усмешкой уточнила Риэйджа.
Я смотрела накануне это слово в словаре жестового языка и теперь узнала.
– Нет, музыкальный театр, – опередила я Эндрю. Он изумленно вскинул брови, а Риэйджа лишь фыркнула, плюхнулась на стул и отвернулась.
– Что ж, – сказал Эндрю, неуверенно поглядывая на Риэйджу. – Пожалуй, оставлю вас пока. Если вы уверены…
– Уверена, – ответила я. – Да, вот еще что: мы тут, возможно, будем сильно шуметь. Ничего?
– Ничего. Коллег я предупрежу. – Он снова поглядел на меня, на Риэйджу, но не двигался с места. – Вам точно не требуется моя помощь?
– Эндрю, – улыбнулась я, – предоставьте мне делать мое дело.
Видимо, мне удалось придать своим словам больше уверенности, чем я чувствовала в глубине души: он кивнул и наконец-то двинулся к двери.
– Повеселитесь на пару, – пожелал он нам уже из коридора.
Дверь за ним закрылась, и я обернулась к Риэйдже, которая все так же демонстративно не обращала на меня внимания. Я несколько раз произнесла ее имя, но девочка твердо вознамерилась вести себя так, словно меня тут нет. Я обошла ее, встала прямо перед ней. Она глянула на меня и отвернулась – выразительно, подчеркнуто.
Этого я и ожидала по опыту прошлой встречи, но на этот раз я подготовилась. Из большой сумки я вытащила свой айфон и две маленькие, но мощные колонки, подключающиеся через блютус.
– Риэйджа, Эндрю говорил мне, ты любишь слушать музыку.
Нет ответа.
– А случалось ли тебе почувствовать музыку?
И снова никакого ответа.
Я нашла в телефоне небольшой список подобранных с утра записей, подключила колонки, максимально увеличила звук, поставила колонки на пол и продолжала свою речь:
– Музыку не только слушают ушами. Ее можно и нужно воспринимать всеми чувствами.
И, не дожидаясь ответа, я нажала на пуск.
В комнате загремел Филадельфийский оркестр, исполняющий увертюру «1812 год» Чайковского. Я включила такую громкость, что Эндрю и его коллеги могли слышать каждый звук с другого конца коридора, но меня это не беспокоило. Главное – звуковые волны настолько сильны, что пол завибрировал у Риэйджи под ногами. Нужно, чтобы она почувствовала ритм, поняла, что воспринимать музыку можно не только ухом, – вот чего я добиваюсь. Я стою у нее за спиной и улыбаюсь, видя, как все ее тело поневоле вторит мелодии. Как она вздрагивает от каждого крещендо, как ее грудь вздымается точно в такт.
