– Жених был, всё ходил, ходил, но до свадьбы так и не дошло, – ответил Павел. – Пап, я обещаю тебе, я всё исправлю…
– Что? Что исправишь? – Осип Емельянович сразу не понял, о чём речь.
– Ну, всё. Верну и фамилию, и отчество. Пожалуйста, прости меня, пап, – он сделал шаг по направлению к отцу.
– Стой, где стоишь! – крикнул отец. – Придёт время, поговорим. Чего это ты в креативные менеджеры подался?
– Это по моей специальности, и зарплата здесь неплохая… А мама всё время говорила, что ты где-то бродяжничаешь!
– Это она бродяжничает, – усмехнулся Осип Емельянович, – а я работаю.
– Выходит, она врала нам всё это время?
– Мать не может врать, – ответил Брамс, – она может заблуждаться. Ясно?
– Ясно, – жалобно произнёс Павел.
– Ладно, давай своё заявление, – сказал отец, – я подпишу, но с одним условием: никто, слышишь. Никто в этой конторе не должен знать, что мы родственники. Так что с перекрашиванием придётся повременить.
– С каким перекрашиванием? – вытаращил глаза сын.
– Нет, вы посмотрите на него, – рассмеялся отец, – он ещё спрашивает у меня. С Фамилией, отчеством повремени. Понял?
– Понял, – едва заметно улыбнулся Павел и, бросившись к отцу, обнял его: – спасибо, папочка, большое спасибо, я всё понял. Не знаю, как это получилось, я виноват перед тобой, прости, пожалуйста.
Осип Емельянович осторожно отстранил сына и тихо сказал:
– Утри нос, а то ещё подумают, что я тут отлупил тебя. Пойдём, – кивнул он на дверь.
В кабинете Брамс подтвердил Филиппу Амвросиевичу своё согласие в приёме на работу молодого специалиста и, сославшись на занятость, уехал домой.
Дома его ждала Дарья Андреевна.
– А я уж думала, Осип Емельянович, вы и на обед не приедете, – засуетилась домработница, – сегодня у нас грибной супчик и рыбные котлетки. Любите рыбные котлеты?
Осип Емельянович улыбнулся, повёл носом и, зажмурив глаза, произнёс:
– Пахнет умопомрачительно. А насчёт, люблю я что-то или не люблю, я тебе, Дашенька, миллион раз говорил: мужчина под пятьдесят должен, вернее обязан любить всё, что приготовит женщина. Это молодые шалопаи харчами перебирают, то они не едят, это им не нравится, а послужат в армии, поскитаются по свету, погрызут сухарей и сразу всё полюбят. Ты знаешь, я в детстве не мог есть сало, а из супа вечно сидел по полчаса выковыривал жареный лук. Отец смотрел на меня и говорил: когда-то, сынок, ты будешь просить жену поярче поджарить лучок и потолще нарезать сальцо. Я не верил, хихикал, а потом в армии каждый вечер перед сном вспоминал отца и каялся.
