И тут вдруг Незабудка заметила, что кляксы на страничке красноармейской книжки, которую она по-прежнему держала в руках, расплылись еще больше.
Она запрокинула голову - пасмурное небо, но дождя нет. И только тогда поняла, что это она; старший сержант медицинской службы, санинструктор третьего батальона Легошина, плачет. Она еще умеет плакать после всего, что пережила? Еще не высохли до дна ее глаза? Это младший сержант научил ее заново слезам, и, как знать, возможно, он воскресил бы в ее жизни многое из того, что казалось умершим…
Если бы только он мог услышать ее негласное признание, ее немую мольбу: «Прошу вас, не оставляйте меня одну в этой жизни. Я теперь стану еще более одинокой, чем прежде. Буду одинокой и одна, и вдвоем, и на людях. Даже в строю, на будущем параде в честь победы. Вы мне нужны, вы мне очень нужны, ах, если бы вы только знали, как вы мне нужны! Мне без ваших черных глаз ничего не видно. И душа зябнет…»
Дрожащими пальцами она перелистывала намокшую с обложки, подмоченную по краям, волглую книжицу. Она искала чистую, не заполненную текстом страничку. Черкнуть бы несколько прощальных слов! Но чистые странички все не попадались, а в глаза лезла почему-то опись вещевого имущества: …шаровары суконные, шаровары хлопчатобумажные, шаровары ватные… чехол к котелку, чехол к фляге… ремень поясной, ремень брючный, ремень ружейный…
Эта интендантская обстоятельность, переживающая всех и вся, была сейчас оскорбительной.
«Ну при чем здесь чехол к фляге? Ну кому он сейчас нужен?»- она раздраженно перевернула листочек. Конечно, хорошо бы написать младшему сержанту письмецо. Но санитары ждут, а ей самой пора к раненым, которые лежат у подножия кряжистого, двуствольного дуба.
Она продолжала судорожно листать красноармейскую книжку и пятнала слезами отсыревшие странички, сплошь заполненные каким-то печатным текстом. Но вот на глаза попалась чистая, без текста, страничка с рубрикой наверху: «Домашний адрес; фамилия, имя и отчество жены или родителей».
Она вспомнила, что он - круглый сирота. Дрожащей рукой зачеркнула «или родителей» и написала на чистой страничке: «Легошина Галина Ивановна».
А под этим указала номер своей полевой почты.
Впервые в жизни она назвалась женой, да еще самозванно! Незабудка взглянула на свою запись и огорчилась. Такой корявый почерк, точнее сказать, - каракули. Но она все-таки надеялась, что потом, когда младший сержант поправится, выпишется из госпиталя и найдет в своей красноармейской книжке эту запись, он разберет, узнает, - а не узнает, так угадает, почувствует! - ее руку.
