— Для меня это было бы весьма затруднительно, — отвечал старик, качая головой. — Души из чистилища можно извлечь лишь при помощи месс и пожертвований.
— Что касается месс, то я их беру на себя, — пообещал ризничий, радуясь, что все решается само собой. — Я буду звонить в колокол, а приор станет по привычке их служить, даже не спросив, по ком они.
— Тогда остается вопрос пожертвований, в которых я должен принять участие, — продолжал метр Адам, — а одно из правил вашего ордена, фра Бракалоне, — запрет на продажу и покупку чего бы то ни было за золото или серебро. Так что тут я предвижу определенные трудности.
— С какой стати? — откликнулся ризничий, вкладывая в защиту столько же страсти, сколько его собеседник вкладывал в нападение. — Да, вы правы, нам нельзя иметь дело ни с серебром, ни с золотом, зато мы можем вместо этого предоставить что-нибудь столь же ценное.
— Ну, и что же вы можете предложить? — поинтересовался метр Адам, в первый раз прервавший свои труды.
— У вас красивая дочь.
— Моя Джельсомина? Согласитесь, она настоящий ангел.
— Не пора ли ей по возрасту выходить замуж?
— В день святой Марии ей исполнится шестнадцать лет.
— Мы совершим свадебный обряд бесплатно.
— Это уже нечто, но этого недостаточно.
— У вас сын солдат?
— Уже капрал.
— Это не важно; речь идет не о звании, а о роде занятий: при его ремесле существует немалый риск повредить своей душе, поскольку он наверняка чаще ходит в кабак, чем к мессе.
— Увы, вы совершенно правы, и это меня постоянно тревожит.
— Что ж, мы выдадим ему индульгенции, и тогда он постоянно будет ощущать на себе Божью благодать.
— Устраивает; но что еще?
— Вы сами, метр Адам, уже не молоды.
— Мне почти пятьдесят пять лет.
— В этом возрасте на очень долгую жизнь уже не рассчитывают.
— Дни человеческие заранее сочтены Господом.
— Это ясно, и вы можете умереть в любую минуту.
— Ну и что?
— Я сам обряжу вас в освященную рясу, зажгу шесть свечей у вашего гроба и лично совершу ночное бдение, чего я никогда ни для кого не делал.
— Это последнее предложение меня вполне устраивает, — заявил метр Адам, не будучи в силах отказаться от столь блистательных перспектив, — однако, поскольку, вместо того чтобы отправиться за провизией, выполняя поручение моей жены, я развлекся тем, что нарисовал на стене известную вам картину, а сейчас уже поздно исправлять собственную оплошность, любезно прошу вас, раз уж вы побывали на рынке, отдать мне половину поклажи вашего осла.
