Постучав, я юркнула в кабинет, спеша пропустить очередную порцию ругательств.
— Здравствуй, Саша, — Геннадий Сергеевич, увидев меня, поправил свой полосатый галстук и забарабанил пальцами по бумагам, разбросанным по столу. — Что-то срочное?
По Геннадию Сергеевичу страдала вся женская половина нашей компании — в прошлом году всем коллективом отметили его сорокапятилетние, и дамы, вздыхая и возводя глаза к потолку, желали директору удачи в любви. Геннадий Сергеевич, черноволосый, синеглазый, худощавый, с приятным голосом, лучше всех поющий в караоке, никогда не пьянеющий и лично поздравляющий каждую работницу с днем рождения являл собой идеал таинственный и непостижимый. О его личной жизни не говорил разве что только Скотти. Даже мужчины, чего уж греха таить, в курилке строили предположения касательно того, почему босс до сих пор не окольцован и в ночных клубах и барах не замечен. Сколько не пытался Максим Александрович, финансовый директор нашей компании, а по совместительству главный гуляка и почетный бабник, вытащить затворника в свет, ничего не выходило.
Я как-то раз решила поинтересоваться у матери о судьбе Геннадия Сергеевича, на что мама ответила, что нечего лезть в чужую жизнь, покуда своя не устроена. Я обиделась и с расспросами больше не приставала.
— Здравствуйте. Я за чеками пришла, — чинно вытянув руки по швам, я застыла у двери, оглядывая кабинет. Ничего примечательного здесь не имелось. Слева — стеклянные шкафы с расставленными на полках грамотами, папками, медалями за успехи в бизнесе и фотографиями с великими мира сего. Справа — окно на стоянку, впереди — длинный стол для совещаний с огромным креслом во главе. И вроде бы ничего необычного, но за этим креслом находилась стена, на которой по всей длине были нарисованы четыре двери. Первая — самая обычная, деревянная; вторая — кожаная, с глазком; третья — двустворчатая, кованная, как ворота в особняке; четвертая — металлическая с массивной золотой ручкой. Пятая имела место быть и вела в гардероб, где Геннадий Сергеевич хранил свои костюмы, которые менял в течение дня в зависимости от настроения.
— А, чеки, — директор похлопал себя по карманам. — В машине, кажется, оставил… А, нет, вот они!
Он с недовольным видом принялся рыться в раскиданных по столу бумагах.
— Как приехал, так всё и бросил, — бубнил он. — Что за дела… Такой бардак развел… Вот, возьми.
С открытым ртом, не в силах вымолвить ни слова, я округлившимися глазами наблюдала, как из-под гардеробной двери заструился черный густой дым.
