Кукин, не склонный по природе к унынию, отчаялся. В нем накапливалась лютая вражда к перьям, к папкам, дыроколам, к старшему писцу, мелочному и придирчивому, которому он решил проломить череп и бежать куда глаза глядят из распроклятой конторы.
Случай увел Клавдия Ивановича от беды. В тот вечер в печальном раздумье он зашел в трактир Егорова, что подле гостиницы «Континенталь», отведать блинов. С Востока пришло известие о кончине отца. Где-то в Маньчжурии, промотав в карты войсковое имущество, он застрелился. Не то чтоб Клавдия мучили горестные сыновние чувства, просто он острее ощутил свое одиночество. Надо бы выпить за помин души, но денег не было, и он довольствовался блинами.
Сосед по столику пил водку, уминал круглые, нашпигованные рыбным фаршем расстегаи, украшенные ломтиками нежной осетрины. Перехватив завистливый взгляд Кукина, сосед пригласил его составить компанию, хлопнул в ладоши и велел подбежавшему половому принести водки и закусок.
Через час они покидали трактир друзьями, и щедрый сосед, узнав о конторском прозябании Клавдия Ивановича, предложил пристроить его к настоящему делу. Так Кукин попал в зеленоватое здание в Гнездниковском переулке, и железная витая лестница привела его к плотному господину с румяным лицом, длинными русыми волосами и тяжелым, неподвижным взглядом голубых глаз. Звали господина Евстратий Павлович Медников, и ведал он агентами наружного наблюдения в охранке.
Первое задание будущему агенту показалось легким: пошататься день-другой по городу и, если встретится что-либо подозрительное, заслуживающее внимания, доложить.
Клавдий Иванович ожил: он расправил плечи, заиграл мускулами, на широком лице зашевелились ноздри, как у возбужденного рысака. Отныне он не какой-нибудь писец, а агент наружного наблюдения!
Итак, началась служба. На Малой Грузинской внимание Кукина привлек длинный, нескладный парень с рыжими бакенбардами, который расклеивал царский манифест от семнадцатого октября 1905 года. Манифест этот напечатали все газеты. Прочитали его, конечно, все, кто умел читать, и каждый по-своему оценил «благодеяния» государя. Почему же опять у листка собираются кучки?
Подошел, слился с группой обывателей. Большие типографские буквы:
«Высочайший манифест
Божиею милостию,
Мы, Николай Вторый,
император и самодержец Всероссийский,
царь польский, великий князь финляндский,
и прочая, и прочая, и прочая…»
В толпе ухмылялись, прыскали. И тут только до сознания Клавдия Ивановича дошел зловредный смысл листовки: на ней была отпечатана кроваво-красная пятерня, а в нижнем углу выделялась приписка: «К сему листу свиты его величества генерал-майор Трепов руку приложил».
