— Знаешь его?
— Ну да. Теперь помню. С девчонкой большеглазой болтал. Кажется он её цепанул.
— В каком смысле? То есть он её снял как клиент?
— Ты чё, русского языка не понимаешь? Говорят же тебе, он её цепанул.
— Это означает, понравился ей, — быстренько пояснил молодой следователь.
— А-а-а. Ясно. Значит, они не были раньше знакомы?
— Думаю, она его знала. И знала, что он частенько бывает здесь, а вот он вряд ли обращал на неё внимание. Во всяком случае, выглядел озадаченным, когда она к нему подсела. А дурочка несколько часов здесь его прождала, просидела.
— Почему дурочка?
Девушка закатила глаза.
— Да по нему сразу было видно, что парень Казанова. Богатенький мальчик, такие на простых девчонок не зарятся, а она, похоже, чистая девочка. Знаете, из тех, кто верит в любовь-морковь до гробовой доски, в другие сказки.
«Ага, и грохнула она его очень „чисто“. Который случай уже, а вычислить мерзавку не можем».
Отогнав несвоевременные мысли, Сергей продолжил.
— А вы уверенны, что она не потребовала с него деньги за ночь?
— Ты чё, не слушал меня? Какие деньги? Это наш удел — деньги. Она его ждала! Его! Нравился он ей, понимаешь ты?
— Ясно. Хорошо. Можешь идти.
— А… а вы меня не прикроете? Я не хочу в кутузку.
— Конечно, — поднялся Пётр. — Вы наш ценнейший свидетель. Не правда ли?
Старший следователь вынужденно кивнул.
«Очень хорошо. Не хватало ещё отмазывать проституток. С них всё равно, как с гуся вода. Завтра же будет отпущена и снова на дороге встанет. А этот у меня всё-таки когда-нибудь получит затрещину».
* * *
Некоторое время спустя, друзья уже сидели в соседнем парке. Погода стояла на редкость зимняя. За последние годы редко, когда бывало так холодно и ясно. Снег сверкал на солнце и не думал таять. По белым дорожкам неспешно прогуливались пожилые пары, и носилась молодёжь. Вот группа детей затеяла игру в снежки. Керенский улыбнулся.
— Ты помнишь, когда в последний раз так веселился?
— Нет. С кем мне веселиться?
— И в детстве?
— В детстве — это был не я!
— А кто?
— Другой человек. Тот, что как дурак вызвался добровольцем в Афганистан. Потом он погиб. Его рота попала в окружение. Командование что-то напутало. Оказалось, что они несколько часов отстреливались от своих же.
— А потом что?
— Все полегли. От тех тоже мало чего осталось. Очнулся я в полевом госпитале и понял, что погиб. Там, вместе с Сашкой и другими. Вот теперь живу незнамо кем и незнамо зачем. А может, и не живу вовсе. Не знаю.
