И город и его окрестности Неофрон знал хорошо. Много раз бывал в Каллиполе по делам. Решил заранее, что обедать будут на берегу заливчика, за мысом, на котором стоит маяк. Невысокие скалы окружают маленький залив с трех сторон. Жители Каллиполя сюда почти не ходят. Лодке и в тихую погоду пристать нелегко. Огромные плоские камни выступают из воды и у самого берега и стадиях в двух от него. Когда ветер с востока разводит в Пропонтиде большую волну, рыбаки, возвращаясь в Каллиполь, и близко не подходят к опасному месту. Но бури в Пропонтиде бывают редко. Обычно на берегу заливчика, укрытого от ветров с суши, так тихо, что дым от костра висит в воздухе, точно крона морской сосны.
Когда четверо путников, осмотрев город, спустились на берег, всё уже было приготовлено для необычного обеда. На плоских ноздреватых камнях в тени скал рабы разостлали толстые мягкие кошмы, привезённые из далёкой Скифии. Как и дома, положили на них туго набитые полосатые подушки, чтобы возлежащим было о что опереться. Кушанья подогревались на костре. Пирожки, только что вынутый из ульев сотовый мёд, корзинки с фруктами, нарезанные хлебы были pазложены на куске холста между ложами. Зная, что Феокрит любит овечий сыр, Неофрон велел домоправителю не забыть и его.
Все четверо, как водится, разулись. Миртилла и Гликера остались в хитонах. Мужчины, сняв одежду, завернулись до пояса в гиматии. После переезда через Геллеспонт и ходьбы по каллипольским улицам ели охотно и много. Гликера, страшась полноты, старалась не жадничать, но не смогла справиться с желанием поесть вволю. Одна чуть не наполовину опустошила корзинку с пирожками, начиненными рыбой и яйцами, которые повара Неофрона готовили на удивление вкусно.
Когда рабы расставили чаши и подали вино, Феокрит, прищурив весёлые глаза, обратился к устроителю поездки:
— Друг, я надеюсь, что сегодня твоя речь будет краткой… Алтаря нет и философ только один.
— Её не будет совсем. Ты сам совершишь возлияние, кому хочешь, и скажешь, что хочешь.
Миртилла просяще посмотрела на поэта. Надеясь, что он опять выберет её, любимый гимн Афродите. Феокрит и сам любил его, но знал, что от частого повторения самые лучшие стихи становятся похожими на стёртые монеты. Приняв от раба жертвенную чашу, прочёл свои гекзаметры:
«С Музами к тем я пойду, кто нас вместе позвать пожелает,
С вами же я не расстанусь — что может быть людям приятно,
Если Харит с ними нет? Всегда я с Харитами буду.
