Не жалею, не зову, не плачу... | страница 73



выбивать этот самый жом, спорить, рядиться.

А мы остались с квартирантами. К тому времени понаехали во

Фрунзе эвакуированные, почти в каждом доме появились квартиранты. Мы пустили

большую семью евреев в комнату с отдельным входом. Четверо детей и среди них

пацан лет двенадцати, Ромка, рыжий как огонь. На улице к нему приставали:

«Скажи, кукуруза», – все ржали, и сам он тоже. Мне такие забавы не нравились, я

глумление остро чувствовал. Отец Ромки Яков Соломонович взялся помочь нам с

налогом, написал жалобу и убеждал маму пойти к военкому, нельзя обижать семью

фронтовика.

Город изменился от эвакуированных, его словно бы заняла

какая-то армия и сильно повлияла на здешнюю жизнь. Сразу повысились цены,

прежде всего на куриц, молоко и масло, и упали цены на наше тряпьё – они

понавезли такого барахла, какое мы только в кино видели. И везде стало как-то

теснее. Понаехали не просто ошалелые беженцы, но, прежде всего рабочие со

своими заводами, служащие со своими учреждениями, студенты со своими

учебными заведениями. Теперь каждый день в семь утра и в семь вечера город и его

окрестности оглашал мощный рёв военного завода из Ворошиловграда. Его

называли одним словом – Шестидесятый. Гудок слышен был на 100 километров по

всей Чуйской долине. Якобы специально стояли там один к одному четыре паровоза

под парами, и они, когда надо, по кремлёвским курантам ревели полную минуту,

вблизи можно оглохнуть. Шестидесятый сразу подсоединил к войне наш глубоко

тыловой Фрунзе. Теперь днем и ночью время от времени доносилась оттуда

короткая пулемётная очередь – проверка боевых патронов.

К нам эвакуировался медицинский институт из Харькова со

всей профессурой, с клиниками и студентами, Ленинградский физкультурный

имени Лесгафта, ещё какие-то заведения, филармония, артисты. Много стало на

улицах людей нездешних по одежде, по лицам, по говору. Бросались в глаза пальто

и плащи с широкими прямыми плечами, знатоки говорили, там не вата, не тряпки,

не шерсть какая-нибудь, не сено и не солома, ни в коем случае, – только конский

хвост. Целиком. На два плеча два конских хвоста. Но где они набрали столько

лошадей? Не могли же они выращивать хвосты на грядках в своём Харькове, Киеве

и Одессе? Появились эвакуированные и в нашем классе, три девочки и пять