и жил во второй колонне в отдельной кабинке со Спиваковым, инженером из
Москвы. Захожу, у них жарко, душно, хотя форточка настежь, печка общая с
бараком. Сидят в нижних рубахах, как в бане, и играют в шахматы, причём оба с
повязкой на левом глазу. – «Женя, салют, где ты пропадаешь! – закричал Фефер. –
Сядь, пожалуйста, проиграй этому чудаку партию, Богом прошу!» – Александр
Семёнович снял повязку из полотенца обеими руками, как снимают шлем
фехтовальщики.
Спиваков кривой, на глазу у него чёрный лепесток на шнурке, вид как у
адмирала Нельсона. В зависимости от настроения он говорил, что глаз выбили на
следствии, в другом случае – на войне, в третьем – он сам выбил глаз следователю,
о чём известно всей Лубянке, не такой он слабак, чтобы какие-то церберы лишали
его органа зрения. Внешне он сморчок сморчком, но действительно злой, такому уж
если выбивать, так сразу оба глаза. Он филолог-литературовед, но выдаёт себя за
инженера-нормировщика, и у него получается. В тюремной камере он всех
обыгрывал в шахматы, но Феферу, как правило, проигрывал, пока не нашёл
причину – одним глазом нельзя сразу окинуть взором всю ситуацию но доске,
поэтому партнёр должен занять равное положение. Фефер вынужден был всякий раз
надевать повязку, но Спивакову это не помогало, и он злился вдвойне, находя новые
и новые причины своего поражения: «Ты нажрался чесноку, жидовская морда! –
кричал он на Фефера. – Не дыши на меня, я вынужден задницей смотреть на
фигуры». Если Фефер отказывался играть, Спиваков изводил его, канючил, мог
заплакать. Шахматами он отгораживался от печальной действительности, забывал
про лагерь, про свои двенадцать лет впереди. Когда я увидел, как два циклопа сидят
лоб в лоб за шахматами, я воспрянул духом – смотри, вот люди, вынесли куда
больше твоего, однако сидят и играют. «Я таких гроссмейстеров, как Фефер, видал
в белых тапочках, – сказал Спиваков. – Если играть на интерес, я его без штанов
оставлю, век свободы не видать!» – «Старый ты сифилитик, мне прислали «Огонёк»
за два месяца, «Литературку», дай возможность почитать прессу». – «Читай вслух,
пидарас! – приказал Спиваков. – И выговаривай букву «рэ».
Такая у них любовь. Добавить чего-нибудь к россыпям лагерного глумления
