- На рождество, на рождество! В Париж!- прыгая, кричала сияющая Эли. - Мама! Они нас пригласили на рождество! Как я рада! Мне так хочется поехать в Париж! Какое счастье, мама! Какое счастье!
Сесиль пришла даже в замешательство, видя радость Эли.
- Не строй лучше себе иллюзий, моя милая, - нет никакой уверенности, что мы сможем поехать в Париж.
- Ты меня назвала «моя милая», совсем как школьная учительница; разве ты на меня сердишься?
- Нисколько, но иди за своими туфлями, не то еще простудишься.
Девочка начала вихрем кружиться по комнате, напевая: «На рождество, на рождество в Париж!»
- Достань свои туфли; слышишь, Элизабетта?
- Хорошо, мамочка. - Эли продолжала танцевать и испускать радостные крики.
Сесиль еще дважды повторила: «Надень туфли» - и в конце концов рассердилась:
- Стоит мне только сказать, чтобы ты надела туфли, принесла мне книгу или папиросы, или накрыла на стол, как ты готова сделать все, что угодно, но только не то, о чем я тебя прошу.
Наконец девочка послушалась и пошла за ночными туфлями в детскую.
Она продолжала строить планы рождественской поездки, болтала о платьях, которые возьмет с собой, а подарках, которые купит вместе с матерью для своего двоюродного брата и сестрички.
- А ты знаешь, кто вернется через два дня? - спросила Сесиль, стараясь отвлечь девочку.
- Тетя Роза. Она вместе с нами поедет в Париж?
- Конечно! Если мы поедем, то и она поедет. Хотела бы я знать, что ей сказал глазной врач, - добавила Сесиль, желая этим объяснить отсутствие у нее энтузиазма.
Но ни любимая тетя Роза, ни то, что ей сказал врач, не могли в это утро заинтересовать Эли. Она была полна мыслями о поездке в Париж.
Это воскресенье, еще более тоскливое из-за отъезда родственников, воскресенье без почты, без новостей от Розы, которое предстояло провести вдвоем с Эли, ничего хорошего Сесили не сулило. Она чувствовала, что у нее лопается терпение, что она способна на несправедливость, даже на грубость, если только девочка, помогая ей или исполняя ее поручения, будет, как обычно, строить недовольные мины. После отъезда Монзаков в доме наступила тишина. Работы было по горло. Во втором этаже царил беспорядок, вызванный поспешностью отъезда. Иветта извинилась за оставленный в комнатах хаос. Это повторялось, правда, из года в год.
Эли, чувствуя своим острым ребячьим чутьем, что ей грозит какая-то беда, была послушна и кротка. Она предложила помочь матери в уборке верхних комнат и тем самым ускорить работу поденщицы, которая должна была прийти на следующий день.
