Очень гадкая книга | страница 55



На третий день моего пребывания мы с Седым стали итожить моё представление об организации, мои установки, желания, устремления. Мне предложили сформулировать цель организации, а потом показали, насколько это совпало с реальной её целью. Сотни раз я уже говорил себе, что я часть этого возмездия, что я уже действую, но Седой… Тот продолжал пичкать и пичкать меня всевозможной информацией, постоянно спрашивая, как мне то, как мне это. А когда я уже твёрдо сказал, что готов приступить к работе, он, присмотревшись ко мне в последний раз оценивающе, ответил:

— Тогда, Сержант, последнее. Уколы делать умеешь?

— Нет, — ответил я.

— Придётся научиться, вдруг ты этим кому-то не понравишься в какой-то момент. Должен уметь делать всё. Тебе придётся иметь дело с разными людьми, в том числе и с теми, кто балуется такими вещами. В общем, если и прокол, то не в таком случае, и не так.

— Ладно, — ответил я.

— Да, Сержант. Всё, что зависело от тебя, — станешь ли ты одним из нас, — ты уже сделал. Теперь надо убедиться, что ничто тебя не остановит. Тебе придётся самостоятельно расширить рамки своей мотивации, собственноручно повысить цену своих будущих действий в своих глазах. Тебе придётся пройти через испытание, где твоя воля, разум и тело будут уводить тебя в сторону. Тебе, в первую очередь тебе самому, придётся убедиться, что ты сильнее всего, что встретиться у тебя на пути. Это искусственная прослойка обеспечит тебе сохранность в будущем, как ничто другое не сможет. Ты должен прикоснуться к одновременно ужасному и прекрасному, чтобы больше тебя не смогла взволновать ни одна крайность. Если останешься на пути — пойдёшь дальше. В этом смысле тебе не повезло. Ты солдат, поэтому тебя ждёт «крокодил». Тебе ж показывали, — и он, будто отец, серьёзно уставился на меня.

— «Крокодил», о котором я сейчас думаю? — спросил я.

— Да, и ты можешь отказаться. Сегодня ты скажешь последнее «да» или «нет». Ты сам сделаешь себе инъекцию. Если после этого наркотика ты захочешь и сможешь продолжить борьбу один, без постороннего вмешательства, клянусь тебе: моя жизнь — твоя жизнь. Даю тебе час. Встретимся позже.

И Седой ушёл….

А я, постояв несколько мгновений, с трудом веря, что всё это — происходящее, и имеет какое-либо значение вообще, что это может иметь серьёзный смысл, и я стою лицом к лицу с этим на самом деле, погрузился в размышления. Полная дурость, вперемешку с каким-то шутовским, несуразным апломбом предстоящего мероприятия, лишь кое-как обосновывалась усилием последней, отчаянной мысли, которая во всём этом видела целесообразность в создании условий такого свойства, когда, с чем бы потом я не столкнулся, цена вопроса будет казаться мелочью в сравнении с тем, что пришлось пережить мне до этого. С другой стороны, если меня, действительно, собьет с этой дороги какой-то там наркотик, я буду знать, что меня можно было сбить с моей дороги, например, пыткой или какой-нибудь суммой денег. Вернее, если я это узнаю, то я не буду уже этого знать. Как я понимаю, жизнь у людей, попробовавших этот наркотик, разделяется на всё, что было до, и то, что становится после. Моё тело стал «подкидывать» адреналин, а сознание спокойно констатировало, что здесь и сейчас это произойдёт, что до этого момента осталось может час, может два. Что я испытывал, когда понял, что сейчас попробую наркотик, от которого даже самые ярые наркоманы не в состоянии отказаться? Ничего. Пустоту. Я был спокоен. Просто размышлял. Может, потому что это пока прибывало в мыслимом пространстве? Наркоманы, они и есть наркоманы. Это аура, судьба, жизненный сценарий, так сказать. Поэтому-то они и не могут отказаться от дальнейшего употребления наркотика. Им это надо, чтобы не перестать быть теми, кто они есть — людям тяжело менять самостоятельно свою судьбу. А я? У меня ж другой случай. И, всё-таки, очень, очень не хотелось, как мне казалось, маяться такой фигнёй. Послать всё? Послать и попытаться самому? Так ведь, максимум два дня — и я труп.