— Всё доесть!
И отошёл от этого проклятого барака на несколько метров. Хотел пройтись по другим, и успокоить детей, что сейчас за ними приедут, что все они скоро увидят своих родителей, но не решился. И тяжело, да и не воспримут они сейчас ничего нормально.
Я соединил пальцы и послал своим сообщение, чтобы запись с телефона не уничтожали, может у меня потом появится желание досмотреть всё до конца. Ко мне прорвался Седой:
— Сержант, ты что, с ума сошёл?
— Да я сам не ожидал от себя такого. Но ты же видишь, что они тут натворили! Так что, если ты собрался меня отчитывать, мимо.
— Да не собираюсь я этого делать. Это твой выбор. Но ты мог подставить часть операции, и только что уничтожил доказательства.
— Сколько ещё таких диспансеров в штатах?
— Слава богу, такой крупный — один.
— А Статист думал, что я еду в самый маленький. Я побываю во всех, и обещаю, что больше такого не повториться.
— Нужно будет установить все горизонтальные и вертикальные связи диспансеров.
— Нормально задание, сделаем.
— Автобусы уже подъехали.
— Я их вижу. Видео с телефона на наш файлообменник, пожалуйста. Больно хочется потом глянуть.
Я уже выходил из диспансера.
— Ключ от решётки с персоналом, — поднял я руку с ключом перед подходящим руководителем эвакуирующей группы.
Тот протянул к нему руку, я отвёл ключ в сторону.
— Не раньше, — говорю, — чем вы пообещаете, что прежде, чем откроете эту решётку, последний ребёнок покинет бараки.
— Обещаю.
Я отдал ключ руководителю группы и пошёл к машине с Манаем.
— Ну что, чмо, домой?
Манай промолчал. Такая информация опускается на подсознание без отзвука.
Дома ещё никого не было. Я уложил Маная на диван в гостинной, сделав предварительно установку, что он успешно посетил диспансер, а теперь смертельно устал и решил поспать до приезда остальных, а сам уселся на ступеньку полюбившейся нам с Сержантом лестницы (отсюда можно было наблюдать почти за всем, что твориться в доме).
Удивительно, насколько спокойным я был. Скорей всего, таким спокойным состоянием после увиденного и проделанного я был обязан своим внутренним искусственным регуляторам. Всё это чертовски путало мышление. Тридцать три года я знал, что никогда не смогу спокойно относиться к таким картинам (если б, конечно, воображения хватило такое представить). Но я был неестественно спокоен, и это заставляло задуматься. Как в кошки-мышки я играл со своей естественной реакцией на такие события, пытаясь нащупать её где-нибудь у себя внутри, то и дело силился отыскать тот сгусток мыслей, который должен был образоваться у меня, увидь я такое; но тишина и отсутствие даже намёка на искомое, а также спокойная реакция на то, что я спокойно отношусь к тому, что увидел, и, что что-то у меня внутри регулирует за меня моё состояние — всё это просто обескураживало. Интересно, а потом, когда из меня вытащат эти живчики, я смогу любить, радоваться жизни? Что это, как не те же эмоции, которые возникают на те или иные события и людей вокруг меня, только со знаком плюс? Ведь для системы не важно, отчего у меня меняется химический состав крови, она просто его нормализует, и всё.
