Федор Дмитриевич уже второй год не варил пива, праздновал день урожая.
— Больше шабаш религиозные предрассудки, — сказал он жене решительно и твердо.
— А как же — гости придут?
— Чайком попой, пирог испеки хороший. Вот я засяду и буду газеты читать.
Читать газеты Федьке, впрочем, не пришлось — ребята-комсомольцы из соседней деревни утащили его участвовать в спектакле.
Так было в прошлом году. Нынче же Федьке было не до спектаклей — хмурый, похудевший, он целыми днями молчал, все валилось из рук его.
— Да что с тобой? — спрашивала Анюта.
— Живот болит.
Было это дня за три до праздника. До вечера Федька пролежал на конике, ночью ворочался с боку на бок, стонал… Анюта несколько раз вздувала огонь и смотрела на него. Ей казалось, что муж тает, как свеча.
— Тяжело?
— Ой, тяжело… Да ты ляг, успокойся.
Большая борьба шла в груди у Федьки. Сказать ли жене о своих думах или жить затаившись и мучиться? И видел мужик, заговори он сейчас с женой — разлетится, расколется вся их такая налаженная жизнь, и не соберешь ее, не догонишь.
— Ой, Анюта!
— Ну?
— Ничего… Хотел спросить, ходила ли ты сегодня в баню?
— Господи, да что с ним?
«А вдруг она до сих пор любит того, ненавистного?» — подумалось Федьке, и дрожь пробежала по его худому нескладному телу.
— Жена! — снова окликнул он.
— Да что такое?
— А вот… Не перенесть ли нам, как ты думаешь, на будущий год хмельник на другое место? Али, может, совсем изничтожить?.. Все равно теперь хмель не требуется, пива не варим.
— К чему ты о хмельнике-то, ни к селу ни к городу?
В голосе Анюты — испуг и тоска. Она всхлипнула и громко заплакала.
— Ну, чего воешь, дура, скажи на милость, — упавшим голосом пробормотал Федька. — Вот, ей-богу, беда-то! Хошь не говори ничего… У людей бабы как бабы, а тут и посоветоваться нельзя.
Он уже жалел жену — измучил он ее совсем! — и жалость смешивалась со злобой. Анюта плакала все тише и наконец, вся в слезах, забылась. Неподвижная тишина стояла в избе, это еще пуще угнетало Федьку, — тоскливые мысли не давали уснуть.
Наутро он решил еще раз проверить жену.
— Вчера вспоминала, что нужно крупу смолоть, — сказал он, — так у Гири жернова хороши, давай сходим к нему.
— У Игната тоже жернова есть, — ответила Анюта.
— У него старые, худые, а тут новенькие.
Федька пытливо смотрел на жену. Она отвела глаза, опустила голову.
«Правда, — со страхом подумал Федька, — теперь хоть не ходи…» Но они все-таки пошли. С Гирей встретились в сенях — он сколачивал какую-то кадку.
