Но городок свой любил - за удивительный вид с Лысой, за дворец с колоннами, тихие домики и старенький литейный заводик у озера - еще первых Демидовых. Тихо было и благостно; если бы не портили эту благодать пьяные вопли и драки - то прямо рай земной.
...Кто-то тронул за плечо, голос внятный, слова - приказ:
- Ильюхин... Ты иди теперь в тамбур, там и поговорим.
Глаза не открыл, и так понятно: это второе благородие, лейтенант Острожский. Ладно. Контакт? Есть контакт! Щас сделаем в лучшем виде!
Прошел в тамбур, вагон спал непробудно, воняло, как в сортире привокзальном, сказать бы гальюне - да нельзя, оный чистили и славно старались, никаких ароматов вахтенные офицеры не терпели. Баскаков и второй, Острожский, уже ждали, ежась от пронизывающего холода.
- Вот что, братец... - начал осторожно Баскаков, - ты нам запомнился матросом исправным... Я надеюсь - с красными христопродавцами, что на бунт и измену замыслили, - ты никак?
- Никак, - отозвался хмуро. - Что надо-то, вы проворнее, а то время нынче гиблое.
- В свое время, в свое время, - радостно ввязался Острожский. Голос, вернее, голосок у него был препротивный, высокий, как у бабы, Ильюхин такие голоса не терпел с детства. Однако служба обязывала, и Ильюхин себя не выдал.
- Узнаешь, не торопись, - продолжал Баскаков. - Ты вот что... На завод тебе не надобно. Там платят овсом да махоркой, не проживешь. Тебе надо в охрану поступить... - Смерил пронизывающим взглядом с головы до пят, потом прострелил насквозь и, видимо, оставшись доволен, закончил: - Всех и дел-то... Ты человек военный, с оружием дело имел - возьмут за милую душу. Тем более что ты - заводский, - офицер сделал "родное" ударение, на втором слоге. - А как поступишь - так и послужишь. Понял?
- Нет, - пустым голосом сказал Ильюхин. Заинтересованность могла бы их насторожить, оттолкнуть. - В какую охрану и кому служить?
- А ты кому служил? - тихо спросил молодой. - Вот ему и послужишь. В его же, значит, и охране...
Здесь Ильюхин слегка обалдел, такого не ожидал, даже голос сел вполне всамделишно, когда переспросил:
- Ца... царю, говорите? В охране? Да вы, господа, здоровы ли? - И подумал при этом, что все тайное все равно становится явным, старая, мать ее, истина... О чем они там в Москве только думали, когда всю эту дурь сочиняли...
- Государя, его людей, его семейство большевики переводят из Тобольска на Урал. Сведения верные, - сказал Баскаков.
- От кого? Докажите! - настаивал Ильюхин. Его понесло. Была не была, вопрос детский, да ведь кто знает...
