Она заморгала и налилась, будто свекла - та самая, которой все время подводила губы. Давясь проговорила:
- С чего... С чего ты взял?
- Ты время-то не тяни, - прищурился недобро, уже почуяв, что попал в точку - пусть и случайно. - Ты рожай, а то ведь поздно, никого вокруг, а у меня да-авно подозрение...
Всмотрелась, ойкнула, начала часто-часто глотать и сплевывать, потом стиснула виски пальцами с обгрызенными ногтями (это Ильюхин только сейчас заметил и от брезгливости смачно харкнул на пол и растер) и прошипела:
- Ладно. Юровский велел. Все, что во время, когда ты меня харишь, и все, что вообще услышу.
- Письменно?
- Я малограмотная. Он слушает и записывает.
- Ладно. Одевайся и пошли, - натянул бушлат, надел ботинки.
Она побелела и затряслась.
- Он... ты не знаешь... Он на все, на все способен! Он меня убьет! И тебя заодно.
- Не какай прежде времени, подруга...
До "Американской" было рукой подать, но идти туда Ильюхин не собирался.
- Юровский живет на Береговой улице, дом 6. Его теперь в "Американской" нету, он ушел домой в десять вечера и просил, если что, искать его на квартире. - Ильюхин врал уверенно и даже вдохновенно. Спрашивал себя - а что же ты задумал, парень? И отвечал с усмешечкой: а к чему подвели - то и задумал. Но если бы его спросили сейчас - что же на самом деле (в основе его решения) - ответил бы твердо: а как же? Она мне поперек, вот и все.
Видимо, только сейчас объединил постылость утех и опасность слежки. Все слилось в один сосуд и сплелось в один клубок. Но если совсем по-честному - более всего он боялся ее медвежьих объятий.
- Пойдем дворами, быстрее будет...
Она послушно кивнула и зашагала вприпрыжку, словно танцевала какой-то неведомый танец. Ильюхин знал, куда вел. Эти дворы были нежилыми, в окружающих домах располагались склады и конторы. Теперь же, по случаю революции, все опустело. Пропустив Татьяну вперед, он с размаху нанес ей удар в затылок рукояткой нагана. Она рухнула безмолвно. Оглядевшись и поняв, что свидетелей нет, Ильюхин спокойно вернулся домой. Слава богу, теперь можно вздохнуть...
На следующее утро - прежде, чем двинуть в "Американскую", решил переодеться. Наверное, то был подсознательный зов, знакомый каждому убийце: избавиться от всего, что видело и могло свидетельствовать. Или даже просто тяготить. В его случае было именно так...
Напялив мятую матросскую форму (привез с собой, родимую. Думал - как память, ан - нет...), направился на службу. Едва захлопнулась дверь парадного - увидел Юровского. Тот стоял на промежуточной лестничной площадке и был весь в черном: пиджак, рубашка, брюки и сапоги. Поманил пальцем и исчез на левом лестничном марше. У Ильюхина засосало под ложечкой, да ведь куда денешься...
