— Задавишь, черт! — просипел Фома, силясь рассмеяться. — Отпусти, медведь! Поставь где взял, борец греко-римский…
Насколько он знал, Автандил в давно прошедшей молодости не занимался никакой спортивной борьбой, но телосложение для нее имел самое подходящее. К квадратному — не ухватить — низенькому туловищу крепились длинные и, как ни странно, совсем не мускулистые, а просто очень толстые волосатые руки неимоверной силы. Был Автандил почти лыс, густо бородат, двигался проворно и всегда напоминал Фоме краба, но на такое сравнение, пожалуй, обиделся бы. Что краб! Несерьезный зверь, щипаться только горазд. Медведь — еще куда ни шло. Хотя в воображаемой схватке между Автандилом и бурым медведем средних размеров Фома поставил бы на Автандила.
Не шота-руставелиевский витязь-плакса, что «восьмерых схватив злодеев, ударял в девятерых», нет. «Злодеев» он уничтожал бы поодиночке, тратя на каждого не более секунды. И без особых эмоций.
— Ва, борец! — обрадовался Автандил и, бережно поставив феодала на грунт, наградил таким хлопком по плечу, как будто забивал сваю. — А что, я бы смог, да? Зачем раньше не сказал? Я большим человеком мог стать. Шучу, да. Пошли в дом, гость дорогой. Извини, вина нет. Брагу пью и о вине мечтаю. Да. У меня дома в Манглиси виноградник был, во сне его вижу. Вино немного делал, тонны две в хороший год, чачу делал. Не на продажу — для себя, для гостей. Хорошая была чача. Здесь мне хоть одну бы лозу, да?..
Улыбаясь, Фома вынул из рюкзачка туго свернутую тряпицу, развернул на ладони. Внутри лежали две виноградные косточки.
— Сюрприз.
Он приготовился к тому, что от рева Автандила сейчас заболят барабанные перепонки. Но Автандил не стал реветь. Автандил прослезился. Мозолистые коричневые ладони его дрожали, принимая драгоценность.
— Откуда, дорогой?!
— Выменял на укроп. Только я не знаю, как их проращивать, ты уж сам.
— Я знаю! Да! Я выращу! Черенок лучше, но и косточка прорастет, да. Не все умеют. Я умею. Дай срок — целый виноградник будет! Вином дорогого гостя встречать буду! Петь будем. Я тебя на два голоса петь научу.
— Не выйдет, — смеясь и тыча себя в ухо, отвечал Фома. — Мне не медведь наступил, по мне стадо мамонтов топталось. У меня и в школе по пению трояк был…
— Так плохо пел, да?
— Если бы только это, была бы четверка. Так плохо себя вел. Однажды крысу поймал и в школу принес, чтобы в пианино засунуть, за этим занятием меня и застукали. Ненавидел пианино как класс, зверел от его звука…
