размазала остатки воды по лицу и шее. Потом глубоко вздохнула, будто до этого не дышала.
— Легче?
— Д-да, — сказала она, стуча зубами. Кажется, еще что-то хотела сказать, но не смогла.
Сергей снял куртку, накинул на ее трясущиеся плечи и прижал к себе.
— Вот это разминочка... — Савин уселся рядом и достал сигареты.
— Угу, — тоже будто легко хмыкнул Мажарин, крепче вцепляясь в Маринкины плечи и
скрывая в руках дрожь.
— И как только успели, бл*ть… — затянулся дымом.
— А куда ж им было торопиться, она уже «холодная». Ни петь, ни свистеть, ни бежать…
— Ч-чего-то мне не п-помогло, — простучала зубами Стэльмах, придерживая на груди
полотенце.
Мажарин отправил ее в горячий душ. Марина простояла в душевой кабине черт знает
сколько времени, но ее все равно колотило от холода и бил
такой озноб, что колени тряслись. Переминаясь с ноги на ногу, она ждала, пока Серёжа
найдет для нее что-нибудь мягкое, теплое и удобное.
— Сейчас поможет. Вот это надень.
— Не колется?
— Нет. — Забрал мокрое полотенце и сел на кровать, уставившись на девушку с пытливой
напряженностью. — Тебе жить надоело?
Момент, когда хотелось орать на Маринку, чтобы хоть что-то в ее голове
поменялось, прошел. Схлынуло напряжение, и разум погорячел от
осознания, что могло произойти что-то непоправимое. Тем сильнее было желание ее
успокоить и самому быстрее успокоиться.
— А кого это волнует? — Ярко-голубые глаза снова пустовато похолодели. Неловкими
руками она натянула толстовку.
— Меня волнует, — сказал странные для самого себя слова. Странные, но честные.
Он волновался за нее, переживал и не задумывался, что делать этого не должен, ведь
знакомы они всего ничего и отношения у них не те. Убил бы
сегодня за нее и не думал, что это неправильно.
— Тебя волнует? Ты меня сам недавно отправил и сказал больше не приходить, —
припомнила с обидой. И эта обида Мажарина обрадовала.
— Сказал, — подтвердил он. — И ты знаешь — почему. Потому что ты ведешь себя не по-
человечески.
— А может, я не человек, — почти беззвучно.
— Марина! — одернул от дальнейших препирательств.
— Нет, не надоело. Но все равно не дадут, — добавила Мажарину внутреннего недоумения.
— Кто не даст?
Она глянула на него в смятении, оценивая, можно ли ему говорить то, о чем он спрашивал.
Вздохнула так, словно хотела вдохнуть весь кислород из
комнаты, и присела рядом на кровать. Провела рукой по лбу. Усталость, бессонница,
бесконечное нервное напряжение, последствия выпитого
алкоголя скопились под черепной коробкой, давя на глаза невозможной тупой болью.
