Привидится же такое! – членораздельно думает он и возвращается в комнату, где дежурный милиционер Гена пьет чай из стакана в кружевном металлическом подстаканнике, который он держит четырьмя пальцами, отставив мизинец.
– Слышь, чего примерещилось-то, – говорит Саня-Рыжий и откусывает половину бутерброда с сыром. – Будто из луча мальчик вылез и Белому Клыку загривок чешет…
– Из какого луча? – настораживается Гена.
– Ну, из лунного, ясно, из какого ж еще?
– Пить надо меньше, – брезгливо цедит милиционер и тянется к чайнику, чтобы снова наполнить опустевший стакан.
– Ясно, надо, – соглашается Саня-Рыжий и кивает головой. Голова не останавливается и некоторое время мотается вверх-вниз. Сам Саня этого, кажется, не замечает.
Изюмка попрощался с волком и снова идет по зоопарку… Глаза у него закрываются сами собой, вокруг фонарей расплываются радужные круги с острыми белыми лучами, ноги становятся ватными, как у игрушечной обезьяны Жакони – Изюмка хочет спать.
Можно конечно свернуться клубочком на ближайшей скамейке или зарыться в опавшие листья. Он уже зарывался в них в парке и знает, что внутри кучи всегда тепло. Но если он заснет, а утром кто-нибудь пойдет и увидит его… Плохо получится. Почему плохо, Изюмка не сумел бы объяснить, но воображаемая им ситуация: он, Изюмка, спит в куче листьев, а над ним стоит человек с неопределенным лицом, – казалась ему ненужной, неудобной.
Спать хотелось все сильнее, начала болеть голова и в этой боли увязали мысли, делались тусклыми и мягкими, как серая вата, которой затыкают от мороза оконные щели. Изюмка почувствовал, что сейчас упадет прямо на дорожке и заторопился.
Длинное приземистое здание тяжело привалилось боком к кирпичному забору. Его невидимые в темноте жильцы тяжело вздыхали и сочно хрумкали чем-то сильно и вкусно пахнущим.
– Днем здесь были эти… бизоны… – с трудом вспомнил Изюмка, подошел к стене и взглянул наверх. Высоко, почти под самой крышей чернело длинное окошко, забранное редкой решеткой.
Пролезу, – решил Изюмка и, быстро перебирая руками, вскарабкался наверх по боку крайней клетки. Секунду поколебался, потом оттолкнулся руками и ногами, прыгнул и на лету вцепился в холодные влажные прутья. Подтянулся, сунул голову. Засмеялся с облегчением.
– Башка пролезла, значит, все пройдет, – сказал вслух и боком, отталкиваясь саднившими ладонями, протиснулся внутрь. Кругом была темнота и звуки. Внизу тоже. – А чего бояться-то? – сам себе сказал Изюмка и, закрыв глаза, прыгнул вниз.
