Выйти легче, чем войти. Нас никто не проверяет, и мы просто проходим через ворота. Но мужчины в серых костюмах никуда не делись; они стоят в сторонке и наблюдают за выходящими. Скользят взглядами по лицам. И, словно они находятся в некоей коллективной слепой зоне, люди притворяются, что не замечают их.
Поздно вечером я лежу в постели и смотрю в потолок. Эми подтвердила все то, что говорил о маминой семье Бен. Почему никто ничего не сказал мне раньше?
Может быть, потому, что знали: я сделаю то, что не пожелала сделать Эми, установлю связи, которых не увидела она. Родителей мамы убили террористы; ее отец посвятил свою жизнь искоренению и уничтожению банд, которые едва не разрушили страну, и было это до того, как появился такой вариант лечения, как Зачистка. Тогда их всех убивали.
И, однако же, теперь она воспитывает двух Зачищенных. Двух дочерей, бывших, независимо от того, что они помнят сейчас, преступницами. Бывших, возможно, членами банд или террористками или даже теми и другими.
Надо же. Только-только я начинаю чувствовать, что вроде бы понимаю ее, как вдруг выясняется, что нет, не понимаю. Совсем не понимаю. А еще спать не дают те мужчины в серых костюмах, на которых все старались не обращать внимание. Сама не знаю почему, я так и не решилась спросить, кто они такие, но их присутствие напугало меня до холодного пота. До такой степени, что у меня ноги к полу приросли. Но инстинкт самосохранения внутри меня не сдавался и кричал: сделай так, чтобы они не заметили тебя. Удалось ли? Когда мы вернулись домой, Эми пришлось сопровождать меня в комнату.
Снизу доносится какой-то звук. Себастиан? Сегодня он не свернулся, как обычно, у меня в ногах; может быть, поэтому и уснуть не получается. Я выскальзываю из постели и спускаюсь по ступенькам.
– Себастиан? – тихонько зову я и вхожу в темную кухню. Под голыми ногами холодный пол. По рукам и спине разбегаются мурашки.
Я поворачиваюсь на какое-то движение, не звук даже, а легкое колыхание воздуха, форма и размер которого никак не соответствуют коту.
Свет заливает глаза.
Изо рта рвется крик.
– Ты точно не хочешь чаю? – спрашивает папа.
– Нет, я в порядке. – Я отступаю к двери.
– Извини, если напугал. – Он улыбается, но глаза остаются серьезными. Вид у папы усталый и взъерошенный, словно он не переодевался и совсем не спал с тех пор, как уехал вчера, но черные брюки и пуловер, которые на нем сейчас, не то, в чем он отправился в паб.
