— Ну и как?
— Что?
— Настоящая?
— И так и сяк… Я не понял. Неважно, полемика расширилась уже и в интеллектуальной, академической среде. Одновременно ведущий «Бисера перед свиньями» Перепеличный походя пошутил насчет девочки, свою фригидность компенсирующей распаленными фантазиями. Ну, тут я совсем возблагодарил судьбу, но телеканал, предвидя миллионные моральные ущербы (оскорбление девической чести и достоинства), предложил мне вместо госсуда телевизионный. Вот как завертелось золотое колесо. — Вагнер глотнул коньяку, приканчивая бутылку, правда, сильно початую. — Как вдруг это колесо кто-то остановил.
— Она сама тебе первый роман принесла?
— Сама — лично мне, сумела как-то в кабинет прорваться. Вдруг входит девочка с косой, в кукольном платьице и говорит: «Дядя, хочешь со мной посмотреть «Школу Платона»?» Пока я опомнился, она включает мой компьютер и вставляет дискету. «Кто ж ты такая?» — спрашиваю. — «Прозаик Юлия Глан». Я даже умилился на момент…
Он замолчал, упала скорбная пауза.
— Джон, тебе известно содержание «Марии Магдалины»?
— А тебе? — он враз протрезвел.
— Нет.
— Мне — в общих чертах… Не жди! — замахал руками, засучил ножками. — Не скажу! Никому не скажу!
Чудак Покровский предложил мне подарок: молчание — золото. «Взамен Громова они возьмут вас». Но если абсурдист и вправду невиновен, на свободе гуляет убийца. Убийца этих диковинных, новых для нас, как экзотические цветы, детей: Юлы и Дениса. Принесенное в жертву «дольче вита» поколение 90-х — констатирует в своих фоторепортажах Страстов, на что ему глубоко наплевать.
Недоступный для простецов вестибюль в коричнево-дубовых тонах с трепетными промежутками стекол и зеркал оказался для меня доступен. Старушка у входа за столом даже улыбнулась: узнала, ведь я хаживал сюда каждый вечер со «звездой» — драгоценной орхидеей, в стиле темы «дети — цветы жизни».
Донской гарсон Владислав тоже чуть-чуть улыбнулся. Поздоровались.
— Кофе?
— Кофе.
Принес.
— Владик, вы не скажете…
— Не скажу. Посторонние разговоры запрещены.
Эк ведь казака обработали: за все надо платить! Чтобы не разыгрывать предыдущую пантомиму, я показал ему десять долларов. (Вот так мы этих детей и развращаем!) Он поморщился.
— Сведения не секретные. Не крохоборничайте.
— Я не крохобор! — оскорбился официант и взял десятку.
— Юла, кажется, погибла. Это между нами.
Он как будто не расслышал.
— Ладно, спрашивайте. Только побыстрее.
— В прошлую среду, — забубнил я вполголоса, — здесь пили — вон за тем столиком у окна.
